Травы тончайший шелк и шелесты куста…
Вернусь, мне хорошо лишь там, лишь только там.
Заплачу, зашепчу закрывшимся цветам
Про то, что жить хочу и умереть лишь там.
Иосиф
За окном мелькали знакомые пейзажи, и жадным взглядом он вбирал неизменную их красоту. Весь долгий путь Иосиф думал о встрече с покинутой Родиной и ему казалось, что лет, проведенных без неё, вовсе не было. В блеске мелких черных кудрей и крупных белых зубов, давно ушедших от Иосифа, возвращалась семнадцатая его весна. В ту весну власть предержащие заметили мощь его воображения и остроту ума и первый сборник стихотворений Иосифа готовился к печати. Все изменил один разговор. «Пять патриотических стихов, понимаете, напишите пять патриотических стихов и книга пойдет в печать,» – раздраженно повторял редактор, для наглядности поднося к самым глазам Иосифа холеную пятерню. «Мне совестно кропать здравицы, не ощущая в этом потребности,» – отвечал Иосиф. «Потребности в этом не ощущает никто, однако, жить как-то надо,» – не отступал редактор. «Жить «как-то» не надо. Жить надо честно. Для выражения любви к Родине, помимо истошного крика об этой любви, существуют иные пути.» Выйдя на улицу, Иосиф обнаружил, что в сердце, где постоянно трепетали контуры завораживающих замыслов, поселилась пустота.
«Друзья не сломались при первой встрече с чиновником от литературы, они были выше и чище,– думал он, глядя в вагонное окно. – Они сломались позднее… Из них, презирающих здравицы, только один, нищенствуя и каторжно работая, достиг сверкающих вершин.» Через многие годы, вдали от Родины, он вновь почувствовал трепет грядущих творений. И услышал чей-то властный голос: «Вернись к перу.» «Кому я нужен здесь?» – Спросил он. «Твое ли это дело? – ответил незримый собеседник, – твое дело достойно запечатлевать ниспосланные Господом творческие потоки, сознавая при этом, что на свете нет ничего более мстительного, нежели зарытый в землю талант.» И он вернулся к перу. Нагруженное житейским опытом, перо стало не легче метлы, которой Иосиф мел широкие улицы чужбины, но все немногое, выходящее из-под этого пера, глубиною замысла и изяществом воплощения устремлялось в бессмертие.
Неожиданный на беспросветном небе, косой солнечный луч приник к маленькому вагонному окну и в купе вошла женщина. Прекрасное надменное лицо её обрамлял красный русский платок с черными траурными розами. Иосиф мгновенно узнал её и в сердце, переполненное любовью к ней и обидой на неё, обидой, лишь усиливающей эту любовь, в измученное его сердце вонзилась жгучая боль. «Огонь семнадцатой весны,» – подумал Иосиф, падая на пыльный коврик. И прекрасная надменная женщина низко склонилась над ним, и сильными, нежными, никогда никем незабытыми руками легко подняла худое тело его и бережно уложила на жесткую полку. И закрыла Иосифу глаза, горящие огнем семнадцатой весны.
11, 14 октября