Мне было семнадцать –
Студент- первокурсник,
Робея
И плача от странной,
Душой не предсказанной дрожи,
Пришёл я в редакцию
С маленькой школьной тетрадкой,
В которой изломанным почерком
В пляске отчаянья,
В буквах,
Издёрганных болью,
Четыре стишка записал -
Четыре рифмованных бури.
И в каждой из бурь
Затаились моя непохожесть,
Моё золотое отличье
От разных поэтов,
Которые что-то творили
В тиши своих комнат.
Но я их не слушал,
Плывя по волнам вдохновенья,
Поскольку считал себя гением
И обречённым на славу,
На вечную жизнь
В голубой и зелёной оправе,
Как камень, который блестит,
Затмевая природу.
Я знал себе цену,
И всё же бесцельно боялся,
Что кто-то меня не поймёт,
Перепутает вехи,
Не с той стороны
Подойдёт к моему восхищенью
И праздник испортит.
В редакции было темно,
По маленьким комнатам
В облаке
Дымного счастья,
Пропахшего горьким безумством
Вина и "Казбека",
Плыл мне непонятный,
Но полный красот разговор
О жизни, которую я возбуждённо предвидел,
О тайнах любви и поэзии,
О неземном.
- Куда тебе, мальчик? – спросил
Бритый наголо дядя,
С насмешливым взглядом,
С глазами то ль бога,
То ль чёрта,
Которого наземь швырнули
С небес золотистых,
Оставив на память лицо небожителя,
С бездной
Таинственных слов
И навеки
Забытых секретов.
- Мне к литконсультанту.
- Ну, значит ко мне,
Что ж ты мнёшься?
Я Алик Миронов,
Давай поскорей
Свой багаж,
Давай свою сказку,
Тетрадку, в которой теснятся
Шедевр на шедевре,
Где вечное небо в алмазах,
И на море лёгкая зыбь.
Он впился
Глазами в мою писанину
И охнул,
И долго смеялся,
И тихо сказал:
- Молодец!
Ты немного Некрасов,
Но сплошь
Безнадёжный Лоханкин,
Тот самый, который
В "Двенадцати стульях" рифмует.
Я вспыхнул,
Я вырвал тетрадку.
Он был опечален:
- Ах, зря,
Не сердись,
Может быть,
Ты и будешь поэтом,
Когда-нибудь, лет через двадцать,
Пока же ты мальчик,
Который ломает слова
Безнадёжно и жалко.
- А сами вы кто? –
Я воскликнул с досадой,
Я всхлипнул
И кинулся прочь
По жестоким и злым коридорам.
Я мчался по улицам
В вихре нелепого смеха,
И Алик Миронов
Грозил мне за шалости пальцем
И что-то кричал,
А дома потрясённо дрожали,
Готовые молча упасть от небесного гнева.
Но годы промчались
И канули в синюю бездну.
Сижу я в редакции,
Гордый от всех привилегий,
Что мне даровала судьба,
Я зарылся в тетрадки,
В которых отчаянно пляшут
Мечты и обманы,
Где сказки чужие
Смешались с чужими слезами.
И мальчик приходит,
Нелепый, смешной и наивный,
Он мне говорит:
- Посмотрите,
Наверно, я гений.
Мне хочется крикнуть:
- Дурак!
Ах, мой милый дурак,
Ты никто,
Ты всего лишь зародыш,
Который
Ещё не проклюнулся,
Что там случится,
В твоей новизне,
Я не знаю.
Мне хочется крикнуть,
Но Алик Миронов внутри
Безумно напрягся
И пальцем грозит,
Я вздыхаю.
- Да, да, - говорю я, -
Конечно, мой милый,
Вы правы,
В вас спит золотое зерно,
В вас высокое дремлет
И ждёт своего
Бесконечно желанного часа.
Я так говорю,
И душа шелестит благодатью.
О, Алик Миронов! -
Жестокая это наука
Чужие стихи понимать
И взрываться любовью.
Рафаэль-Мендель
4 апреля 2014г.
.