Но ведь музыка – больше, чем просто собранье нот.
Как кораблик, который собрали дети, чей
Вид не вредит пейзажу, когда после школы вот
Так внезапно дети пускают его в ручей
И бегут за ним вдоль ручья, никуда совсем
Не текущего – от села, в глубину, в снега,
По проталинам склона, по лесу, по полосе
Берега, если дальше – речка и берега;
И бумага есть много больше для них, чем то,
Что на ней, может быть, написано, - чем диктант,
Никчемушный, двоечный – А за бортом
У кораблика плещет холодный и яркий март,
И он борется с мартовским ветром до рубежа,
Где ручей, спотыкаясь, выводит его к реке.
Дети долго бегут. А потом устают бежать.
И тогда он, вращаясь, скрывается вдалеке.
Он запомнится им белоснежной своей кормой,
А не школьным днём, не стоящим ни гроша.
Став кораблём, диктант обретает свой
Смысл и форму. Это и есть душа.
А душа есть не больше, чем детство, по существу.
Пережитое, смятое, сложенное втройне,
Но живое, весеннее – знавшее, как поёт
Это музыка марта – где-нибудь в глубине,
Потому что музыка – больше, чем просто собранье нот;
Детство – больше, чем просто собранье лет.
Так идея целостности живёт,
Придавая смысл десяткам бумаг, газет,
Превращённых в кораблики.