Этот мир полон безумия.
По небу лениво ползут светлые облака, тенью пробегая по мне.
Трава колет спину и солнечный свет поджаривает кожу.
Моё дыхание сбилось. Мысли скачут и прыгают зелёными кузнечиками из-под ног.
Как-то так в один миг получилось, что мир встал с ног на голову,
а потом оказалось,
что это и было единственно верное его положение.
Тихо, за стенами института, барабанил холодными пальцами дождь. Тянулся обычный нудный день, полный бессмысленных занятий, конспектов и разговоров. Где-то рядом прострекотал винтами вертолёт, и сонная атмосфера ненадолго всколыхнулась вялым интересом к пейзажу за окнами. Парты, учебники, спины учеников, мел на доске, высохшая герань у окна…
Я считал свою жизнь скучной и обыденной. Обычная такая жизнь, как у тысяч или даже сотен тысяч таких же, как я, серостей. Сколько раз представлял себя героем, всесильным и неубиваемым. А в реальности и слова поперёк грубиянам или неадекватам мне было сложно сказать. За всю короткую жизнь я так и не сделал ничего мало-мальски геройского. Боялся. Конечно, я общался с ребятами с курса. Как же иначе, можно и поплатиться за это коллективным игнором, или, ещё страшнее, травлей.
Моему приятелю нравилась девчонка с параллельного потока. Во время коротких перерывов между парами мы курили втроём, смеялись. Но я чувствовал фальшь во всём происходящем. Я всегда чувствовал себя лишним. Мне в действительности не нравился никто. Я не представлял, кем буду, где буду работать. Всё это было нереально далеко, за пределами пятого курса. Я считал, что таких, как я, множество. И всё же в глубине души думал о своей уникальности. Я так и не познакомился близко ни с одной девушкой. И никогда ни в кого не влюблялся. Мои дни плавно перетекали один в другой, чуть нарушаемые тихой рябью экзаменов на зыбкой поверхности жизненного болотца. Я представлял из себя абсолютное ничтожество.
Вот я медленно поднимаю голову от конспекта, сонно моргнув глазами, пялюсь на соседа. А потом уши закладывает странным гулом, резкие механические стрекочущие звуки врываются в мозг и когда они начинают пульсировать под черепом на самой высокой и противной ноте, дверь в студию распахивается.
Когда этот парень вошёл и начал стрелять, первые секунды я думал, что это сон. Вот он сейчас неспешно закончится, прозвенит звонок, и я выйду из аудитории в мокрое душное лето. Когда твоё лицо напрочь залепляют чьи-то мозги и ещё не пойми что, мир кажется очень хрупким и странным. Глупо ухмыляясь, я сполз под деревянный каркас парты, широко раскрытыми глазами наблюдая, как разлетаются щепками столы, выплёскивается кровь и что-то погуще, марая всё вокруг в грязно-алый. Это было так странно, что я тихо засмеялся. Это было так бредово, так похоже на эти идиотские голливудские фильмы. Я терпеливо ждал, когда всё закончится. Почему-то тогда я ещё был уверен, что вот всё это пройдёт, и опять заживётся, как прежде.
А патроны имеют привычку заканчиваться. Когда повисла мёртвая тишина – ну там же были мёртвые, ну вы меня понимаете – я еще незнамо какое количество времени тупо сидел под своей партой и втыкал. Что-то хотелось срочно сделать, было какое-то правильное поведение в подобных ситуациях, и неправильное. Вызвать полицию. Впасть в панику? Услышав сухие щелчки, я выглянул в проход меж парт. У доски, спокойно опустив автомат, стоял Нэд. Нэд-третьекурсник. У которого всегда было немного травки и можно было попросить свеженькое порно. Нэд отщёлкнул магазин и автомат стал на время безопасной игрушкой. Я встал. И пошел к выходу, осторожно обходя все лужи и мертвецов. Учитель лежал с развороченным лицом. Терри, Терри, что же вы так… У самой двери я обернулся. Нэд сидел на полу, усыпанном мельными крошками, и беззвучно хихикал. Ещё тогда я заметил, что у него были странные глаза. Какие-то… чёрные. Полностью чёрные.
Я думал, коридоры встретят меня испуганными взглядами и истеричным девичьим гомоном. А нифига. Никого не было. НИ-КО-ГО. Тишина давила, она шептала по углам и, отдавалась тысячей шагов за спиной. Тишина уродливо, гадливо скалилась мне в лицо. Я спустился на этаж ниже, непозволительно громко дыша. Кажется, сердце стучало так громко, что его было слышно во всём здании. Я осторожно заглянул в ближнюю дверь. Чтобы замереть с открытым ртом. Кровавое месиво. Чтобы попятиться. Теперь я знаю, как это выглядит. Споткнуться и упасть. Мне вовсе не хочется это видеть! Ползком по коридору до лестницы. Совсем не хочется это помнить! Скатиться в холл и бежать, пока не начну задыхаться. Чтобы постараться понять, зачем они все… Лучше не знать. Лучше мне не знать, зачем это было сделано. Я не хочу это понимать… Я не хочу принимать этого! Я думал, карандашом глаз выколоть, это шутка такая. Оказывается, ещё как можно. Они убили друг друга. Просто взяли – и убили. Друг. Друга. Ха-ха. Убили. Чем под руку попадёт.
Мне казалось, я брежу. Я попал куда-то совсем в другое место, и я хочу вернуться назад. Пока мне ещё можно вернуться. Назад.
Я решил, что дома пересижу это всё. Что всё образуется, что…
Телефоны не работали. Я звонил родителям и ничего. Тишина. И на улицах – в середине-то дня – тишина. Такая страшная. Звенящая. И кажется, что за мной наблюдают. Отовсюду. Это паника. Паника. Паника. Дыши медленно, глубоко, не дёргайся. А я тогда ещё не задумывался над тем, что в кровавых играх бывают и победители. А зря.
Я, Этьен Дилайла, двадцати двух лет от роду, крадусь по городу, как вор. Нервно хихикаю, глядя на глянцево-острое месиво автомобилей. Что там внутри, я стараюсь не думать. И не вглядываться. Кое-где горит. Я пытаюсь добраться домой. Домой – гонит меня инстинкт. Отсидеться, отлежаться, забыть. И всё устроится. Как-нибудь. Только без меня. Ни сирен. Ни мигалок неотложки. Одни трупы. Я боюсь, что дома… будет только хуже. Но прописная истина – бояться надо не мёртвых, а живых.
Он сидел на заборе. На высоченном таком кованом заборе. Поэтому я его поздно заметил. Зато он меня – давно. Это просто абсурд какой-то. Он ел. Ел, по-видимому, мясо. Кажется, чью-то руку обгрызал. Я даже застыл. Как в любимом бредовом кино. С этого момента, пожалуй, я начну курить. Чтобы хоть чем-то занять дрожащие руки. Парень подходит. Обесцвеченный ёжик волос. Плащ. Руки в карманах. Повсюду кровь. Губы кривят слова:
- Ну и как тебе всё? - Широко разводит руки, словно предлагая полюбоваться. В правой зажат огрызок чьей-то кисти. Она шлёпается на пыльный асфальт, когда парень разжимает пальцы.
- Всё супер. Полный бред. - Я на автомате отвечаю то, что думаю, и абсолютно не боюсь этого парня. Хотя этот тесак у него на бедре явно пробовал немало крови.
Вместе смеёмся. Это апокалиптический бред, и я его главный герой. Мерзкая кровавая сказка с неизбежным трупом в конце. Мне суют в руки тесак.
– Ты без оружия сдохнешь, парень. Как пить дать, сдохнешь. – лыбится на меня смерть, забирает тлеющую сигарету из моих сухих губ и, пошатываясь, уходит вверх по улице.
Я остаюсь с тесаком. Которым явно кого-то убили. Вытер о траву и спрятал в карман джинсов.
Даже животные, казалось, рехнулись. Я видел, как стая псов загоняла человека. Я лежу на крыше ларька, а они едят человека. Стараюсь не дышать. Глаза у собак полностью черны, без белков. Я долго жду, пока все твари уберутся. А когда спускаюсь, и продолжаю путь к дому, то ещё долго нервно оглядываюсь. Мимо домов. Мимо скамеек. Мимо пустых парков. Когда это всё случилось? Почему? Кто сможет ответить?
Никто не ответит. Некому. Интересно, что потом скажут по всему по этому поводу? Что это неизвестный вирус? Или атака пришельцев? А будет, кому говорить-то?
Серые сумерки ползут по притихшему городу. Очень редко слышны глухие хлопки выстрелов. Ещё реже – крики.
Я зашёл домой. Темнота. Тихо, на цыпочках, пройти в столовую. Чтобы замереть на пороге. Они, наверное, обедали. Ещё бы, сегодня суббота. Только я не дома. Залитый тёмным стол. Я не стал включать свет. Я не хочу это ЗАПОМНИТЬ. Рюкзак. Чистые вещи. Немного еды из холодильника. Щёлкнул пультом телевизора. Помехи и пустота. И, наконец, расхохотался до слёз.
Я жгу костёр в городе. Посреди центрального парка. Совсем рядом тихо плещет слабыми волнами пруд. И никто не арестует меня. Никто не затушит дымное пламя. Просто некому теперь больше это делать. И, как в далёком детстве, я запекаю картофель на углях, сдираю почерневшую кожуру, и, дуя и обжигаясь, ем. Как это похоже на радостное безоблачное детство… Вот только… Всё совсем, совсем невесело. Читаю книгу под открытым небом, лёжа на спине в тени. Солнце жарит нещадно. Наверное, придётся искупаться.
Вороны сейчас жирные, лоснящиеся. Смотрят на меня нагло. Мне ещё рано умирать. Ночью просыпаюсь от странных звуков. Впрочем, сейчас все звуки странные. Костёр прогорел, и едва-едва в золе алеют угольки. Звуки приближаются. Кто-то бежит. Я сижу, скрестив ноги, и жду. На небольшую полянку выбегает тот самый. В плаще. С обесцвеченным ёжиком волос и безумным взглядом, полным тьмы. Оглядывается. Грудь ходит туда-сюда. В руке здоровенный мачете. А потом, как в фильмах показывают, медленно разворачивает лицо в мою сторону. А я сижу. Я жду. Мне интересно. Его губы расползаются в улыбке, сумасшедшей, полной радости.
- Пикник… я присяду? - Шипят слова, как змеи, выползая из узких губ.
Сидим. Мачете на коленях. На лице – провалы темноты. Развожу огонь заново. Потому что успел набрать немного веток. Парень жадно пьёт мою воду из пластиковой бутылки.
- Сейчас придётся бежать. Парень, я надеюсь, ты быстро бегаешь? – мачете снова в руках и мой гость затаптывает костёр, закидывает его землёй, слегка влажной от росы.
Снова эти звуки. Шорох, треск. Парень хватает меня за руку, я успеваю подхватить рюкзак, и мы бежим. В темноте не особо видно ветки там всякие и корни, ямы и прочий мусор. Все эти прелести больно бьют, заставляют запинаться и чертыхаться. Над горизонтом светлеет, небо наливается белесым, словно брюхо дохлой рыбины. Забор. Кованый, солидный забор в два моих роста. Сразу и не перелезешь. Но псих с чёрными глазами прыгает на этот самый забор, и тащит меня за собой. Его сила рвёт меня сначала вверх, а потом вниз, и я больно приземляюсь на прямые ноги. Кости гудят, но мы не останавливаемся. Бежим к высоткам невдалеке. Влетаем в первый же подъезд, марш-бросок на тринадцатый этаж, вот и последняя лестница. Двери нараспашку. Наконец я сползаю по стенке, тяжело дыша, и спрашиваю:
- От чего хоть бежали?
Парень стаскивает с себя плащ. Всё тело в бинтах, царапины, кровь кое-где проступает сквозь повязки. Мышцы, как у качка.
- От кого – Парень поворачивается – Видишь, я с тьмой? – тыкает пальцем себе в глаза – я хоть и с тьмой, но почти нормален. Парень отворачивается и начинает разматывать повязки.
Я хмыкаю. Почти нормален, да?
- Я почти. Нормален – вдруг раздельно произносит он. – А есть те, в ком тьма выжгла всё нормальное. Под бинтами не раны. Под бинтами узоры. Прекрасное кровавое шрамирование, сплетение острых линий. Совсем свежее. Кровь ещё сочится. Парень достаёт маленькую бутылочку со спиртным из кармана плаща и одним из бинтов начинает промокать все эти художества. И даже не морщится от боли.
- Но я-то совсем нормальный – бормочу я, поёживаясь. Наверху гуляет прохладный ветерок, а на мне лёгкая майка да джинсы.
Парень с ухмылкой разворачивается ко мне. – Нормальный? Не с тьмой, говоришь? Ха-ха-ха… - заливается смехом, выгибая голову назад, выставляя острые клыки мне на обозрение. Это представление длится несколько минут, затем парень берёт свой мачете и подносит плоской стороной аккурат к моим глазам. Я не очень сначала понял, зачем.
– Смотри, нормальный мой, насколько ты НОРМАЛЬНЫЙ! – нож закачался в совсем уж опасной близости.
Я скосил глаза. Сначала ничего странного не заметил, потому что ничего и невозможно было разглядеть в рассветных сумерках. Парень услужливо чиркнул зажигалкой.
А я одеревенел. На меня смотрело моё лицо. Мои волосы непослушно топорщились ниже лопаток. Бледноватая кожа тоже была моей. А вот от глаз спирально расходилась тьма. Красивые, аккуратные грозди тьмы копошились на веках, стекали на щёки, подбирались к уголкам губ, капали чёрными слезами на кожу. Тьма копошилась, на моём лице. По сути, глаз у меня больше не было. Их место заняла Тьма. Это было довольно жутковато.
- Но я чувствую себя так же, как вчера и позавчера, и месяц назад. – Это было так странно, что я сопротивлялся увиденному.
Парень снова засмеялся, его затрясло крупной дрожью.
- Я тебе так скажу, мальчик. Нормальных людей больше нет. Есть мы с тобой, и другие, полные Тьмы и только её. – затем он странно посмотрел на свои руки и протянул мне правую. – Меня звали Ракуя. Можешь звать меня Ракуя.
Я осторожно пожал руку, с острыми чёрными когтями, бледную, с просвечивающими венами.
- Меня зовут Тьен. Меня так звали друзья. Зови и ты. – Ракуя странно смотрел на меня.
- Знаешь, почему я тебя не убил тогда? – Ракуя встал совсем близко. – Потому что ты такой классный. – Ракуя прижался ко мне своим мускулистым телом. – Потому что я таких глаз ни у кого ещё не видел. – Ракуя всосался мне в шею, укусил кожу за ухом. – Потому что мне кажется, ты один с такими глазами. – Этот день начался с самого странного поцелуя в моей жизни.
Впрочем, я среагировал, не обдумывая. Схватил правой рукой парня за волосы, оттянул от своего лица и впечатал его в стену за собой. Потом задумчиво посмотрел на свою руку. Отродясь такой силы и близко за мной не водилось.
– Извини, Ракуя. Это рефлекторно. – Я смотрел, как парень отскребает себя от стены. Вот он развернется ко мне сейчас, и кааак засадит кулаком. Ракую снова трясло от смеха.
– Знаешь, если бы я захотел, ты бы ничего не смог сделать. Знаешь, это самая странная из вещей. Еще совсем недавно меня рвало от смазливых девчонок, но… сейчас мне сносит мозг только один парень. – Потрясающе, самая длинная и бредовая речь от этого психа за сутки.
Я опасливо отодвигаюсь. А затем в голову приходит странное желание. Сейчас все желания немного странные. Но это не идёт ни в какое сравнение. Мне хочется плакать. Чернота капает из моих глаз на бетонированную крышу. От неё вьётся дымок, бетон оплавляется. Мои слёзы кислота. Интересно, с кровью что?
– А с кровью что? – спрашиваю я у Ракуи. Который опять странно близко ко мне.
– Кровь? Не знаю. Может, тоже чёрная, пожимает плечами беловолосый. Садится на бетонку, скрещивает ноги. Притягивает меня к себе. Так и сидим, обнимаясь, как идиоты, пока мир осветляет рассвет.
По улицам города ходят странные личности. Толпа каких-то ненормальных только что загнала одиночку. С крыши было хорошо видно, как плоть разлеталась в стороны, как эти ребята дружно жрали человека. Я вспомнил Ракую и эпизод с рукой.
– Я больше не ем человечины. – Словно прочтя мои мысли, сказал Ракуя. – Тебе же это не нравится? – Чёрные глазницы смотрят в моё лицо. Странно, что у меня тоже сейчас вместо глаз НЕЧТО. По ощущениям, ничего особенного. Я трогаю ресницы. Я их чувствую. А в отражении колышется Тьма. Всё это очень странно. Может, это проект инопланетян по зачистке Земли? Весьма эффективно. Через годик такими темпами никого не останется. Если эти, внизу, друг друга жрут.
Внизу одинокая фигурка. Приближается к толпе людоедов. Девочка, лет двенадцати. За спиной автомат. Тяжелые ботинки, рваная чёрная юбочка, готический макияж. Лолита. Когда её замечают, я дёргаюсь. Девочка выглядит вполне нормальной, по сравнению с Этими. Девочка. Завела руки за спину. Скинула автомат. И я увидел парные ножны. Два самурайских, а может ещё каких, я не знаток в этом, меча. Два, мать его, меча в современном городе. И девочка. Которая устроила этим типам Матрицу. Я заворожено следил за совсем недетским сражением, похожим на массовый покос трупов. Звенящие рубленые удары, плавные повороты, едва видимая взгляду мельница взмахов, удар вслепую назад и немыслимые прыжки. Интересно, я так тоже смогу теперь?
Ракуя меланхолично приглаживал волосы. В ухе у него я только сейчас рассмотрел серьгу. Старое, темное от времени серебро, Анкх. Рука непроизвольно потянулась подёргать. Ракуя скосил свой темный глаз и ухмыльнулся. Девочка внизу отёрла свои мечи об одежду убитых. Теперь она смотрела вверх, прямо на нас. Улыбнулась, замахала рукой. Вошла в подъезд нашего дома.
Лолите действительно было лет 12. Видимых признаков Тьмы на лице не было. Девочка разглядывала нас с интересом, смешно поворачивая голову с боку на бок.
– А вы совсем-совсем не такие, как ЭТИ. – И сопутствующий палец вниз. – Меня зовут Карин. – Девочка вертелась вокруг нас, пританцовывая. Мечи в ножнах похлопывали её по плечам. Длинные тёмные волосы перепутались на сквозняке.
– Карин, милая, где твоя Тьма? – хладнокровно спрашивает Ракуя, незаметно выпуская кончик ножа из рукава плаща.
Карин смеётся. Грозит ему пальчиком, а потом застывает в неестественной позе.
– Вот тебе моя Тьма. Правда, странная? – спрашивает она и показывает.. вообще, на этом месте должен быть язык. Но у Карин вместо языка трепещет тонкое раздвоенное жало Тьмы. Она движется, вибрирует, и уходит куда-то глубоко в глотку.
Карин смотрит на Ракую неподвижным взглядом.
– Ты ведь совсем как ЭТИ. Но ты нормальнее меня. Палец её играет с дулом автомата.
Действительно, Ракуя никаким особым знаком Тьмы не отмечен, глаза как у Людоедов. Я смотрю ему в глаза пристально. Ракуя двигается ближе и этот самый странный поцелуй повторяется. Только Ракуя больше не отстраняется, а поцелуй становится более грубым и глубоким. Меня выгибают его руки, я на них повис, а он гнёт меня ещё сильнее. Как будто через глотку хочет добраться до сердца.
Тьма в его глазах сменяется чем-то, похожим на звёздное небо. Его радужка становится тёмно-синей на мгновение. Так вот какой у него цвет глаз. А затем Ракуя раскрывает рот и я вижу там чёрные клыки. Никаких признаков тьмы, просто клыки. Понимаю, что он, кажется, собирается меня кусать. За шею. Ну не вампир ли?
Начинаю тихо смеяться. Девочка тоже сдавленно хихикает, почему-то её радует вся ситуация. Дети пошли странные.
Отпихиваю от себя зубастого психа. Хочется бутербродов с маслом и немного – кофе. Девочка сидит и вычищает своё оружие. Чёрные хвостики волос, как изящные змеи, колышутся по плечам и рукам. Солнце висит над нами, жаркий полдень. Мы в теньке от надстройки, Ракуя дремлет, я разглядываю облака. Иногда они замирают на небе, и возникает странное чувство всевластия. Затем они резко дёргаются с места и проделывают свой положенный путь скачком. Я играю с облаками, или это игра моего больного воображения?
– Мне хочется кофе. – Я поднимаюсь на ноги. Ракуя открывает один глаз.
– Пошли. Там, внизу, было полно кафешек.
Мы втроём спускаемся и идем вдоль домов. Раскрытые двери. Валяющиеся игрушки. Детская коляска под колёсами джипа. Врезавшийся в штакетник автомобиль. Выпотрошенные проёмы домов. Мы улыбаемся и весело разговариваем. Газ в баллонах это совершенно замечательная вещь. Кофе обжигает внутренности и напоминает о прошлом. Впрочем, мне уже кажется, что беспечное прошлое было лишь сном, а тьма… она всегда существовала рядом с нами. Ракуя кладёт свою лохматую голову мне на колени. Глажу его жёсткие волосы. Вид из треснувшего окна кафешки на перекрёстке уныл и апокалиптичен. Даже голубей не видно. Из-за поворота показывается чья-то фигурка. Она идёт, пошатываясь, и скорее всего, пройдет аккурат мимо нас. Мы с интересом следим за шатающейся неспешной походкой человека. Это девушка. Блондинка. Такая сахарно-карамельная, что мелькают в сериалах и в рекламе. Руки и ноги девушки, одетой в розовое, покрыты зашитыми стежками шрамами.
Кровавые кривые веточки. Длинные белокурые волосы испачканы красным. Стежки чёрного цвета. Выглядит, как сумасшедшая шнуровка. Девочка-гот хлопает в ладоши и показывает большой палец. Блондинка поворачивает лицо в нашу сторону. Левой стороны лица попросту нет. Вместо нее сгусток тьмы. Тьма и кожа будто сшиты красными полосками кожи, сосудов и мяса. Из тьмы светится левый глаз, с вертикальным зрачком, полный безумия. Мы машем и зовём девушку к себе за столик. Буднично и мирно пьём уже слегка остывший кофе. Девушку зовут Эльза. Она любит шить, что и так видно. Предложила Ракуе что-нибудь зашить на его теле. Тот вежливо послал её. Но она девушка необидчивая. Её левый безумный глаз разглядывает меня, пока правый прикрыт.
– У тебя занятные глаза. Я таких глаз ещё ни у кого не видела. Почти слово в слово то, что сказал мне Ракуя. Я ответил, что тут такого необычного, когда они все, как ни крути, выглядят куда экстремальнее меня. Все смеются. Даже Ракуя сотрясает мои колени своим сдавленным смехом.
Мне хочется ещё немного веселья. Яркого, малиново-клубничного, подёрнутого пломбиром, с нежной шоколадной прослойкой.
В мирной тишине на этой самой улице, а вернее, где-то в её конце, раздаётся грохот и визги. Мы понимаем, что это Они. Людоеды. Все спокойно готовят оружие, правда, у Эльзы ничего нет в руках, ну да и ладно.
Я выхожу за дверь и поворачиваюсь в сторону шума. Толпа оборванцев в кровавых лохмотьях, вчера бывших обычными людьми. Сегодня они планируют закусить каким-нибудь несчастным. А ведь у меня такое малиновое настроение. Я, не очень понимая, что происходит, пристально смотрю на приближающихся какими-то звериными прыжками Людоедов. А потом… А потом я раскрываю рот и моё горло издаёт какую-то дикую смесь инфразвука и вопля. Странный шорох прокатывается по улице. Это трескаются стёкла в домах. Шуршат, осыпаясь, крошки от кирпича и бетона. Кое-где поползли трещинки. А людоеды будто наткнулись на стену. Секунд пять эта неорганизованная толпа постояла а потом выплеснулась на замусоренный асфальт кучками чего-то… буро-красного. Будто взорвались изнутри. Так смешно… так смешно. Меня согнуло. Я ржал в абсолютно дикой позе, прогнувшись в спине. Волосы мазали асфальт. Малиновое настроение не уходило.
Тьма танцевала вокруг меня, как языки тёмного пламени. Я улыбался Ракуе, который очень удивлённо смотрел на меня сквозь пыльное стекло кафе. Все там выглядели такими напряжёнными… Решив, что на улице делать уже нечего, я лениво подпалил этим самым чёрным пламенем останки ублюдков и вернулся внутрь кофейни.
Ребята выглядели как-то.. не испуганно, но близко к тому.
– Погаси свою тьму, сладкий мой. Это говорит Ракуя. Не очень понимаю, что я там должен гасить, а ещё не понимаю, почему я стал сладким?
Эльза смотрит неотрывно своим больным безумным глазом. Второй закрыт и видно, как он судорожно дёргается под тонким, почти прозрачным веком.
Беру в руки свою чашку с уже остывшим напитком. А руки у меня все покрыты этим самым узором, что и на лице. Собираюсь с мыслями, и тьма растворяется под кожей, становится невидна. Но я её ощущаю. Теперь я точно могу сказать, что она во мне, и её очень, очень много. А ещё я ощущаю её вокруг себя.
Ракуя очень осторожно обнимает меня за плечи и пристально вглядывается в лицо.
– Ты не говорил, что так можешь. Его руки осторожно берут мои запястья в жёсткий захват.
– Ты меня боишься? Я смотрю на свои запястья в его руках. И мне горько. Горечь и тьма смешиваются во мне и мне хочется умереть.
– Ты хочешь убить меня? – Ракуя всё не отпускает мои руки и малиновое настроение исчезает, сменяясь Тьмой. Я почти ощущаю, как она исходит из моих глаз. Медленно поднимаю глаза на беловолосого… а потом вдруг оказываюсь притянутым к его груди. Он ласково баюкает меня, целуя куда-то в макушку.
Девочка-гот пристально смотрит на нас, поджав губы.
– Ты ведь её полностью контролируешь. Ты полностью контролируешь свою Тьму!
Это звучит, как обвинение, не знаю, что и сказать.
– Я попробовал, и у меня получилось. – Я смотрю Карин в глаза.
Ракуя смеётся.
– Я знал, что ты необычный парень, но чтобы вот настолько? Его руки на моей спине и мне сейчас хочется, дико хочется закинуть ему свои ноги на бёдра и прижаться как можно крепче. Потому что я совсем не понимаю, что со мной происходит.
Карин И Эльза садятся за столик, мы устаиваемся напротив.
– Ты знаешь, ведь никто из нас не может её контролировать. А ты… Выглядит так, будто ты родился с ней! Взволнованный, хриплый голос Эльзы. На этот раз она смотрит на меня обоими глазами. Карин напряжённо теребит свои мечи за рукояти.
– Я только вчера утром сидел за партой и учился. А потом началось ВСЁ ЭТО! – Я лениво развёл руками.
Все уставились на меня в недоумении.
– Вчера? О чем ты? Это длится уже несколько месяцев! – Ракуя задумчиво чесал переносицу. Я удивлённо всех разглядывал. Они что, шутят? Какие месяцы? Всё было просто замечательно!.. Замечательно? Ну для некоторых, если подумать, всё было нормально, но вот если вспомнить все новости…
– Эээ… Я думаю, он не врёт. – Это Ракуя. – Я встретил его вчера. И он показался мне абсолютно нормальным и… испуганным. Пока я не заглянул ему в глаза.
Я оглядывал их всех и начинал кое-что понимать. Не могло всё так сразу произойти, как в фильмах. Всё происходило куда постепеннее… Где-то раньше, где-то позже. Как выяснилось, ещё и реальности у всех разные. Замкнутые на себе мирки.
И когда я вдруг подумал об этом, всё встало на свои места. Я жил в перевёрнутом мире, не замечая, игнорируя все тревожные, странные, страшные вещи, фильтруя своё восприятие. Отсекая всё плохое от своего сознания. И когда этот сток переполнился, когда мозг начал пропускать какие-то вещи, моё сознание просто отключилось. И вот я брожу в этом иллюзорном мире, созданном моим бредом, и живу полноценной жизнью.
И печальные вещи кроются в том, что мы каждый день отсекаем от себя кусочки мира, в котором живём. Не замечаем тех, кому плохо, тех, кому нужна помощь, бездомных, бродячих животных…
Теперь я знаю, что такое Тьма. Мы сами пестуем её, лелеем. При этом стараясь жить, как ни в чём не бывало. Вчера я случайно встретился на улице с Ракуей. Весёлый парень, рядом его девчонка. Они ничего не помнят. И меня в том числе. Видел и Эльзу. Она соблазнительно улыбалась с обложки какого-то глянца. Я улыбнулся тоже. Каждый замкнут на своём тесном, уютном мирке. Спереди, сзади, со всех сторон – заборы. Все живут счастливо, пусть и не всегда хорошо. И войны, убийства, грабежи – всё это как-то нереально, будто не в том мире, который делят меж собой все эти люди. Но знаете, что самое обидное? Когда реальность откроет вам глаза, будет слишком больно. Ваши руки покроются шрамами, а сердце превратится в кровоточащую язву. Вы познаете всю тьму, которую старательно прячете под подушку, в шкаф, запираете в прочный сейф сознания и самообмана. Реальность, в которой мы все живём и существуем, на самом деле один большой фейк. Достаточно просто пошире открыть глаза, и всё встанет на свои места – с ног на голову. А потом окажется, что так было всегда. Просто кто-то научил всех ходить на голове и сказал, что это вполне естественно… Юморист хренов.
Нежные объятия самообмана так обманчивы. Люди прячут злобу и тёмные мыслишки глубоко, надеясь, что те никогда не всплывут. Забывают о собственных гнусных поступках, покрывая себя белым ангельским пухом. Скольких ангелов ощипали на одни фальшивые крылья? Солнце катится в канаву, небо наливается розово-красным цветом. Кем-то забытый плюшевый заяц на детской площадке смотрит на меня тёмными голодными провалами грустных глаз. Качели скрипят, под ногами утоптанный десятками ног песок. Жаркий тёмный вечер подозрительно тих. Я смотрю в небо, считая первые звёзды и думаю, что мне теперь делать – притвориться или… Кривая ухмылка искажает мои губы. Безумный мир ждёт своего рождения. Я пока поживу обычной жизнью. Но где-то тут, за тонким покровом реальности, будет расти и наливаться чернотой мой прекрасный тёмый безумный мир. Он будет открывать свои ходы всем, у кого в душе прячется Тьма.
Пустая качель поскрипывала, раскачиваясь по инерции. Мигал единственный фонарь, утопающий в зелени. Медленно наливались тьмой сумерки.