Коммунистические сказки
Порой доводят до беды…
… Когда играли лета краски,
Её возила мать в коляске
Гулять на Чистые пруды.
Звенели птицы возбуждённо
В листве не дремлющих аллей.
Играло солнце в водах сонных,
И в лодках парочки влюблённых
Шептались о любви своей.
А по зиме сюда спешили
На лучший в городе каток.
Смеялись, пели… Так и жили…
А позже здесь метро открыли
С бегущей лестницей у ног.
Всю жизнь сломал донос урода:
Арест отца, и мать в слезах
(Он был убит через полгода
В НКВД, как «враг народа»),
И жуткий, до озноба, страх
Сковал московские бульвары.
«Вокруг шпионы и враги!
Их всех давно пора на нары» –
Шипели злобно комиссары,
И кровь текла на сапоги…
Потом и мама в эшелоне,
Заполучив немалый срок,
Под стук колёс на перегоне
В опломбированном вагоне
Передвигалась на восток.
Конец тридцатых. Сколько горя
Хлебнул Союз разбитым ртом!
И даже дети в том терроре
Несли повинность априори:
Для них был «зоной» детский дом.
Наверно, маленькой москвичке
Немного в жизни повезло:
Она на лето по привычке,
Вплетая бантики в косички,
Умчалась к бабушке в село.
И там осталась жить, под Тулой,
Совсем не ведая о том,
Как бабка вовремя смекнула –
Из-под ареста умыкнула.
Иначе б ей – «казённый дом».
А в сорок первом вместе с дедом
(Он пулемёты собирал),
Назло всем тяготам и бедам
За основным составом следом,
Она попала на Урал.
Эвакуация на ласку
И на тепло была скупа.
Жизнь, не похожая на сказку,
Ну, как Уржумка с её ряской –
Не то, что тульская Упа.
Забудь, что мило и не мило,
Пока над Родиною мгла!
И ведь на всё хватало силы:
Из школы в госпиталь ходила
И помогала, чем могла.
Там на Урале, в Златоусте,
В победный май пролёг маршрут.
Надежда шла на смену грусти:
Быть может, мамочку отпустят,
И папа с мамой нас найдут?
Страна зализывала шрамы,
С земли стирая поскорей
Воронки, рвы, окопы, ямы…
А через год вернулась мама
Из казахстанских лагерей.
Москва, как будто, недалече.
Но чтоб вернуться им назад –
Об этом не было и речи:
«И не таких Москва калечит», -
Недаром люди говорят.
Здесь люди были крепче стали,
Но ждали в жизни перемен –
Они остались на Урале,
Не веря, что товарищ Сталин –
Причина бед ЧСВН. *
Когда под своды Мавзолея
Попал «усатый квартирант», *
Они, мечту свою лелея,
Спокойней стали и смелее.
Народ не прятал свой талант.
А в пятьдесят седьмом, в начале,
Пришёл ответ на их запрос:
Отца, посмертно, оправдали,
И маме срок напрасно дали –
Обида, радость, море слёз…
Однажды мама по привычке,
Поставив ковш на керогаз,
Задумчиво достала спички
И вдруг сказала: «Ты – москвичка!
И папа был москвич у нас…
Езжай в Москву, пойдёшь на стройку –
Там много строят, коль не врут.
Найдёшь где жить - получишь койку…
Не спорь со мной!.. Подай настойку…
А я пока останусь тут…
Я стариков своих не брошу:
И так пред ними я в долгу.
И вряд ли там осилю ношу
Воспоминаний нехороших…
Нет, я уехать не могу».
Они присели «на дорожку»,
А через день, в Москве уже,
Она несла свою картошку
В общагу – койка у окошка
И туалет на этаже.
Здесь был на каждой стройплощадке
Свой Байконур и Целина.
Дома в неведомом порядке
Тянулись к солнцу, как на грядке.
Вот их и строила она.
Москва лимитчикам не рада.
От всей России неспроста
Она отгородилась МКАДом,
Но даже эту автостраду
«Лепила» та же «лимита»!
Куда ни плюнь - повсюду пришлый…
…Сама не зная, почему,
Она влюбилась, замуж вышла
(Мам, не ругайся, так уж вышло)
И переехала к нему.
Её пугала поначалу
Затея жить среди парней.
Чтоб молодым уютней стало,
Их «отделили» одеялом:
Кровать и тумбочка при ней.
Родились здесь её девчонки,
В общаге мужа, и она
В тазу стирала распашонки,
Чулочки, платьица, пелёнки,
Портниха, прачка и жена…
Муж эту комнату с эстонцем
Потом делил на две семьи
Перегородкой. Два оконца –
Хватало всем тепла и солнца,
Все дети были, как свои.
Ходили в парк на карусели,
Кормили белых лебедей.
Потом пришла пора веселья:
Они справляли новоселье
В квартире маленькой своей,
Но с ванной, кухней и балконом.
Соседи – старые друзья.
Цветы сажали по газонам.
Девчонкам – школа рядом с домом
И даже комната своя!
Как жаль, родным совсем не ведом
Её судьбы победный шаг:
Давно скончались бабка с дедом,
И мать ушла за ними следом –
Сказался, видимо, ГУЛАГ.
А годы шли. Скорей - летели,
Раз не заметили, когда
Девчонки бросили портфели,
И как-то быстро повзрослели,
И разлетелись кто куда.
Одна в Дубне на фазотроне
В науку сделав первый шаг,
Жила в Париже, в Шатийоне,
Читала лекции в Сорбонне.
И муж хороший, не дурак.
У младшей дочки всё отлично,
И муж, какого поискать –
Он сибиряк и пограничник.
К ним добираться непривычно:
До них дороги - суток пять.
Шли письма с запада, с востока:
Ну, как вы там, отец и мать?
А что ответишь? Одиноко?
Но смысла нет, и мало прока
Из раза в раз их в гости звать.
Но всех собрали телеграммы,
Когда с инсультом слёг отец.
(Сама вдруг вспомнила о маме)
Их девочки с детьми, с мужьями
В Москву слетелись, наконец.
Девятый день… Кутья в духовке…
… И, проводив детей, она
Стоит в слезах на остановке:
В своей двухкомнатной «хрущёвке»
Отныне будет жить одна.
В Кузьминках стало всё не мило.
«К себе», на Чистые пруды,
Влекло с неведомою силой.
Она частенько уходила
Кормить лебёдок у воды.
Или сидела у могилы,
Во всём покорная судьбе,
И долго с мужем говорила:
Мол, дочь опять на днях звонила
И приглашала жить к себе.
Другая шлёт филе цесарки –
Оно и здесь не дефицит…
Зачем ей дом чужой, подарки?
Ведь здесь, возможно, в Коммунарке,
Отец расстрелянный лежит. *
Покуда чувствовала силу
По существу, не на показ,
До Златоуста докатила,
И побывала на могилах
Своих родных в последний раз.
Она ждала не ради смеха
Детей и внуков наяву.
Какая ж ей была утеха:
Из Забайкальска внук приехал
Учиться в матушку-Москву.
Когда ты стар и простодушен,
Так важно знать среди разлук,
Что ты ещё кому-то нужен,
Что, может, вечером на ужин
Придёт с подругой старший внук.
Но годы быстро пролетели,
И вот она опять одна.
Часы считает, дни, недели…
Болезни что-то одолели:
Давленье, сердце и спина.
То голова несётся кругом,
То ноги не послушны ей…
Стал соцработник лучшим другом…
А дочь писала: перед Югом
Заедут к ней на пару дней.
Ждала: вот-вот она приедет,
Чтоб повидать больную мать…
Зачем подарки, куча снеди?
Не дождалась…
Пришли соседи
И МЧС, чтоб дверь ломать.
Когда цвела сирень и вишня,
Москвы весенней атрибут,
Она ушла совсем неслышно,
И душу грешную Всевышний
Призвал на свой небесный суд.
Вся жизнь её - короткий мостик,
Что лёг меж датами чертой.
На Домодедовском погосте,
Без страха, радости и злости,
Она нашла себе покой
Навечно, с мужем по соседству,
Как ей хотелось с давних пор…
…А дочки с боем рвут наследство:
Квартиру и на «книжке» средства,
Но мать не видит их позор…
1) «ЧСВН» – Член семьи врага народа, или «ЧСИР» – член семьи изменника Родины. Данный термин ведёт свое начало из ст. 58 УК РСФСР редакции 1926 года, который предусматривал наказание не только для человека, совершившего преступление, но и по отношению к членам его семьи.
2) «Усатый квартирант» – Иосиф Сталин (Джугашвили). 9 марта 1953 года его тело поместили в Мавзолей на Красной площади. С тех пор он стал называться "Мавзолей Ленина – Сталина". В ночь с 31 октября на 1 ноября 1961 года по решению XXII съезда ЦК КПСС тело Сталина вынесли из Мавзолея.
3) «Отец расстрелянный лежит» - В 1937—1938 годах в ходе политических репрессий в Москве было вынесено и приведено в исполнение огромное количество смертных приговоров. Кладбища Москвы не могли справиться с таким потоком захоронений. Тогда в середине 1937 года НКВД были выделены два новых спецобъекта — Бутово и Коммунарка. На Коммунарке захоронено 5—10 тыс. человек, а в Бутове — около 21 тысячи. На Коммунарку попадали представители партийного руководства и советской номенклатуры, офицеры РККА, инженеры, деятели культуры и искусства, работники НКВД.