Посв. Памяти морякам черноморского флота – участникам евпаторийского отвлекающего десанта 5 января 1942г.
На лунной дорожке
ни гребня, ни всплеска.
Как девичья грудь,
бесшумно вздымается море.
Уснули баркасы на дальних приколах,
и зыбкие тропы прибрежных огней,
как перья жар-птицы,
дрожат, излучая сиянье.
И только у самого берега море,
вздохнув, потревожит ракушку
и белою пеной, как мягкой ладонью,
огладит бетонную твердь.
Но камни прибрежные помнят, как море
в неистовой пене
железные баржи швыряло на берег, как щепу.
Как тысячи бубнов, гудели накаты,
и рокот моторов тонул
в нарастающем гуле атаки.
Звучали команды, взмывали ракеты,
и небо ночное
косые удары прожекторных жал
рассекали на части.
И видели камни,
как двинулась берегом тёмная лава
матросских бушлатов.
Сметая дозоры,
Шагали матросы навстречу разрывам
и падали молча на мокрые камни,
и молча вонзали штыки
в ненавистные спины.
В зловещих отсветах
лишь чёрные ленты,
как молнии мести, метались,
да в жарких гортанях
горячим свинцом
клокотала матросская ярость.
Узнавали враги,
что за лихо живёт
под матросским бушлатом.
Три дня и три ночи
вставала земля на дыбы,
и всыть напились тополя
не водицы, а крови.
Но в битве неравной,
как склянок на баке
тревожное пенье,
всё чаще и чаще звучало:
«Прощайте,братишки!»
К рассвету затихли последние залпы.
Немногим досталось
увидеть взошедшее солнце.
В песчаных откосах,
в земле каменистой,
припав к пулемётам,
с гранатой на взмахе
остались лежать черноморцы-герои.
Их смелые души оплакало море,
и тучи омыли тела их дождями.
В песчаных откосах,
в земле каменистой,
где смерть отмахала плечо от ударов,
лежат они, тесно прижавшись
друг к другу,
и смотрят сквозь камни
на дальние звезды.
Он был синеглазый,
он был светло-русый.
Когда он на море смотрел,
от глаз его волны синели
и щурилось солнце,
качаясь в зените, как парус.
Он был синеглазый.
Он песни о море слагал
и пел их лишь ветру да чайкам.
Любил он улыбки приморских девчонок,
веселых и звонких,
как капли на вёслах.
В далеких походах,
за синями далей,
он зорко берег их покой.
Когда он упал под разрывом гранаты,
то, падая, к морю рванулся
в последнем джвиженьи.
На серые камни,
на мокрую гальку,
как сбитая птица, упала его бескозырка.
И море, пучину раскрыв, как объятья,
послало на берег
седые накаты.
Напрасно спешили враги отовсюду,
чтоб тело матроса предать надруганью.
Ударило море могучим ударом-
всклокоченной пеной,
свинцовою галькой.
Ударило снова с двуяростной силой,
И жалкие трупы в зеленых шинелях,
как рваные кранцы,
остались лежать меж камней до рассвета.
А тело матроса
на ложе из пены
умчали накаты в открытое море.
Он был синеглазый,
он был светло-русый.
На лунной дорожке.
ни гребня, ни всплеска.
Бесшумно колышется море
у спящих причалов.
Прибрежные вязы,
от знойного дня разомлев,
всей грудью впивают ночную прохладу.
Пугая кварталы внезапным весельем,
вдруг вспыхнула песня, как факел!
И девичий смех,
и аккорды гитары
плеснулись над морем, как пенные брызги.
У юности сдвинуты все расписанья,
И крылья её в неуёмном полёте
не знают ни сна,
ни часов неурочных.
Но вот уже снова приходит затишье,
и снова минуты проходят в молчанье,
в застывшем восторге
и думах беспечных.
Над городом, спящим
в ночном зодиаке,
лишь звезды поют о печалях Вселенной
и нежно целуют холодные камни
на братских могилах.