я ревную тебя к машинам,
подворотням, мостам, вокзалам,
хоть давно для себя решила,
что я все про тебя сказала.
написала стихи и песни,
пробежала сто тысяч верст и
вот теперь мне пора осесть и
наконец-то начать вить гнезда.
я и вью - то в жару, то в холод,
то в Австралии, то в Канаде,
пока ты там срываешь голос,
водку пьешь, говоришь об аде -
мол, что ад уже здесь, и был тут,
что написанное - сожжется,
и что жизнь одного обмылка
не достойна. ты мягче (жестче?)
вспоминаешь плацкартный ветер...
я сижу, как в гнезде, в кровати
и ревную тебя к рассветам,
и ревную тебя к... нет, хватит.
что за дело мне до всех этих
лиц - красивых и некрасивых,
если мне, чтоб к тебе доехать,
нужно вдоль, поперек и криво,
и чем ближе к тебе я буду,
тем быстрее опять обратно -
вить гнездо, домывать посуду
и хранить свою верность клятве;
я ревную тебя, ревную -
словно право имею, словно
мы играем в игру другую,
где мы встретились безусловно:
без условий, что ты - чужой мне,
хоть и сделан из той же кости,
и как будто мне неспокойно,
хотя ты ненадолго в гости.
я тоскую по нашим редким
беззастенчиво нежным встречам,
хоть давно из своей из клетки
наблюдаю лишь бесконечность
своих собственных пошлых мыслей -
от добра, мол, добра не ищут,
с корабля бегут только крысы,
да и то - если дырка в днище,
а гнездо мое ночь от ночи
все крепчает, пускает корни...
я могла бы сказать короче,
но травою душистой, сорной
прорастают слова в апреле.
я ревную тебя ко всем, кто
может жаться к тебе в постели.