Наступила зима и, как железные звери,
Высыпали на дороги машины, распахивая пассажирам двери.
Мимо проехал маленький паршивый шакал из китайской пластмассы,
Не чего не может кроме того, чтобы строить львам и тиграм гримасы.
И как черви-стервятники, выползают голодные
Бюрократы обрюзгшие, ни на что уж не годные,
Чтоб добыть пропитание для детишек из золота,
Утопающих в водке из царского солода.
И укутавшись в шкуры люди, как первобытные,
Бегут не за мамонтом, а за открытыми
Дверями троллейбуса с рогами оленьими,
Предаться хотят толкучке в забвении.
И спешат, подмываемые метелью белёсой
И озябшей, холодной безмолвной угрозой,
Как мишура с ворохом почерневших портфелей,
Школьники, смазанные творения пастели.
И на бело-чёрном асфальтовом поле
Россыпью блуждают мандариновые войны в неволе,
Вооружившись лопатами, словно своими мечами,
Останавливают зиму, что не за горами.
И застывшие на каждом углу ледяные фигуры,
Артистичные и вдохновенные очень натуры,
Следят за спадающим с небес снежными хлопьями,
Снабжая мысли эпитетами и художественными тропами.
И горячие дошкольники, строящие из уже почерневшего снега
Такого желанно-реального снежного человека,
И бабушки, громко болтающие у порога,
Обсуждая девицу и, будто бы, недотрогу,
И летящие комки сизо-жёлтого цвета,
И озябшие люди, забывшие, что сегодня не лето,
И собаки с котами, жмущиеся к тепла источникам,
И люди в кафе пьющие горячее кофе с сочниками,
И улетевшие птицы, которых никто не заметил,
И холод, и вьюга, и снег, и пронзающий ветер
Всё это, такое холодно-серо-бело-горячее,
Зима, убаюкивающая, сонная и бодрящая.