"Лекари Великой Зари"
(продолжение)
(1987-ой г.)
В эту лунную ночь, пока бабка-мусорщица отдыхала в корыте с ананасами на крыше особняка Великого Лекаря, сам Великий Лекарь не спал и думал, что бы еще такого хорошего сотворить для своего народа. Он прислушивался к стуку молоточков, доносившемуся из скверика, и знал, что это знаменитые М-ов 1 и М-ов 2 возводят себе памятники, по высоте вдвое превышающие памятник уже постаревшего П-на. Они всегда строили эти памятники по ночам, сидя на двух высоченных гранитных глыбах и плотно обмотав себя веревками, чтобы при случаях засыпания или толчках особого вдохновения внезапно не упасть. Вскоре молоточки умолкли. Видимо, писателей одолело вдохновенье...
Погруженный в свои глубокие раздумья Великий Лекарь смотрел на звезды... Вдруг он услышал, как с крыши доносится какое-то хрумканье и чавканье.
- Свиней что ли на моей крыше пасут?- проговорил он сквозь дрему.
Хрумканье становилось все громче и жаднее и уже мешало думать. От этого Великий Лекарь испытал крайнее неудобство. Мысли уже не хотели заползать в голову. Они висели над крышей, как сладкая вата или миндальная халва, и гнали по всем мозговым траншеям густую длинную слюну. И во всем его существе затрепетало что-то возвышенное, томное, тягучее, как льющийся с луны мед.
Он вглядывался в ночь и вслушивался, как к чему-то хрумкающему подбирается по крыше что-то шлепающее. Это был последний миг рассудка Великого Лекаря, видно, дало себя знать командование воздушно-овощным боем. И вот в мерцании светил ему открылся прекрасный лик лунной нимфы.
Конечно, на самом деле все было чуть прозаичней.
Это в поисках бабки-мусорщицы пробиралась по крыше Великого Лекаря страшная, как стадо шакалов, и пьяная вдрабодан девка Мутяра. Мутяра уже оббегала всю Великую Зарю, чтобы отыскать бабку с ключом от коммуналки. Но выжившая из ума мусорщица грызла ананасы и ничего не желала понимать. Она только грызла и приговаривала урча:
- Всю жисть думала, как бы ананасов поисть. Как поим, так и умирать можно. Вот только поим...
- Ба, - труднодоступным для слуха языком уговаривала свою бабку Мутяра, - плюнь ты на это корыто! Пошли!... Ба, ну Ба!.. - Оголяя свои грязные в разводах коленки, тянула на себя бабку-мусорщицу шальная внучка. Но бабка послала внучку чуть дальше луны и осталась у своего трудом добытого корыта.
Великий Лекарь, находясь в состоянии лунной качели и полной прострации, вскарабкивался на крышу. Забыв про свою выездную кровать, вмонтированную в бронированный «мерседес», он бежал за Мутярой, скользя по водосточным трубам, догонял ее, скребясь по одиноко торчащей у стены развалившегося дома пожарной лестницы. Наконец она его заметила.
Сердце три тысячи раз перевернулось в груди Великого Лекаря.
- Че, хрыч, - обернулась к нему Мутяра, - огурчика хочешь?
- Хочу... – кивнул, младенчески улыбаясь, Великий Лекарь.
- Ну, пошли до хаты, - мутно оглядела его Мутяра. - Дряблый ты больно, но ниче, сойдешь! - И помахивая добытым ключом, она пошла, по нюху отыскивая свое жилище.
И Великий Лекарь, путаясь в кружевах ночнушки, спотыкаясь и падая, едва поспевал за Мутярой, которую бросало по всей ширине улицы Доброго Волка.
Загулявшие Чести не имеющие граждане, наблюдая этакую картинку, срочно начинали принимать снотворное. А Честь имеющие граждане начинали объяснять Чести не имеющим, что это самый добрый и самый Великий Лекарь провожает домой девочку, заблудившуюся на его крыше.
- Никак не понимаю, - шепнул один Честь имеющий другому, -почему бы нашему Лекарю с этой Мутярой у себя дома ночь не провести?
- Дома он чистоту любит, - ответил второй Честь имеющий первому и взял под козырек. - Да и потом, чего ему скрывать от народа! Весь на виду, как есть. Озарила любовь - так пусть все видят. Ночь - самое подходящее для этого время.
Оба Честь имеющих козырнули друг другу и разошлись по запасным постам.
В дверях дома без стёкол, с провисающими этажами Великий Лекарь споткнулся о кастрюльку с затхлой колбасой и, чуть оцарапав мизинец, хныкнул:
- Эй, прислуга!
- Глохни! - тихо и властно пихнула его Мутяра. - А то ща покажу прислугу!
Нет, он не понимал смысла ее слов. Он только слышал медовую, нежно льющуюся речь луноликой нимфы.
Мутяра расположила свою добычу на пропахшем кошками тюфяке и стала остервенело тискать, воображая себе прекрасного Томаса Андерса.
Иногда она приходила в сознание и взругивала:
- У, козлина!..
Великий Лекарь, лишенный девственности на девятом десятке жизни, в эйфории метался по тюфяку.
- О дорогая, не уходи! - то и дело протягивал он руки к коридорным дверям. Мутяра, свернувшись макарониной на его дряблом вместительном животе, мучительно храпела. В это время в дверь влетел один из Честь имеющих,
- Развратники, паскуды, а ну вываливайте отсюда! Уже дом падает! - заорал он в тот романтический момент, когда Великий Лекарь молитвенно произнес: «Любовь моя, ты хочешь?..»
- Тише, - прошептал вбежавший следом второй Честь имеющий, - это же наш Отче! Он полюбил спасенную им на крыше девочку. Это прекрасно. Я уже подогнал для них спальный «Мерседес», выносите!
- Прямо с этой на животе? - спросил в некотором замешательстве первый Честь имеющий.
- Выноси же! Дом рухнет! - притопнул на него Честь имеющий напарник.
И оба Честь имеющих осторожненько подхватили Великого Лекаря за руки и за ноги и прямо с возлюбленной на животе погрузили в автоспальню.
Толпящимся у подъезда Чести не имеющим Честь имеющие сообщили, что Великий Лекарь всю ночь, не смыкая глаз, осматривал больную девочку, спасенную им на крыше. Поэтому весь выдохся до умокрения одежд.
Чести не имеющие сочувственно кивали головами и схихикивали в носовые платки.
На заре Великий Лекарь проснулся на своем водяном матрасе вместе с возлюбленной. Слегка отрезвев от перегара юной нимфы, он собрался было схватиться за государственные дела, но сладкая нега патокой разлилась по его вымученному телу.
- Погладь меня, любовь моя! - прошептал он и чуть не помер.
Из-за кресел и портьер выглядывали слуги. Они сбежались со всего дворца посмотреть на небывалое зрелище. Посмотреть на зрелище сбежались также и родственники слуг и соседи родственников со всех близлежащих улиц Великой Зари. Приближенные решали, как быть. Выгоднее, конечно, было вышвырнуть эту паршивую собачку из постели Великого Лекаря, дабы не порочила его честное имя. Но мнения в наспех сколоченном парламенте разделились. Левые Честь имеющие постановили, что недемократично вышвыривать из постели Великого его возлюбленную и что лучше объявить великозорцам месячник любви.
Художники всей Великой Зари, прослышав про халяву, тут же расписали все Дома Культуры лозунгами примерно следующего содержания:
«Да здравствует месячник любви!» «Ничто так не возвеличивает душу, как любовь!» «Пьем за любовь к отечеству!»
Последний лозунг написал один очень старый художник, который за свою жизнь наелся всяческой любви по уши и признавал теперь единственную, которую до сих пор не удалось ему испытать. Это и была любовь к Отечеству.
Мутяра, очнувшись в благовонной спальне Великого, моментально сообразила, что делать дальше.
Почему меня не обмыли! - закричала она, разглядывая свои грязные в разводах коленки. - В этих холостяцких перинах! - плюнула она на хрустально чистые в накрахмаленных кружевах простынки, - грязи не оберешься! Как вы содержите главу отечества? Кто посмел!
- Круто берет... - поправил галстук один из приближенных Честь имеющих.
- А ведь я с этой Мутярой не одну славненькую ночь провел. Кто бы подумал...
- Тише ты, - цыкнул на него другой приближенный. - Теперь за такие слова знаешь, что может быть...
Мутяра, отмывшись в душистых водах и обрядившись в сиреневый пеньюар, величественно дефилировала по дворцу президента. Зажиревшие было слуги теперь не успевали бегать, блаженно исполняя все команды юной лекарши. Мутяра, хорошо помня мазню модерновых художников в пивнухах и кабаках, понимая, насколько престижно быть служителем искусства, тут же занялась живописью. Ей принесли лучшие холсты и краски из всех запасников худсалонов. Ей принесли лучшие каланковые кисти, лучшие золочёные рамы и подрамники, и Мутяра принялась творить. Все вокруг вздыхали и охали, прохаживаясь на цыпочках мимо шедевров.
Бабулю Мутяры оторвали наконец-таки от корыта с ананасами, сняли с крыши и назначили министром культуры. На следующей же неделе все съехавшиеся в Великую Зарю искусствоведы в один голос твердили, что творения Мутяры вдохновенны, самобытны и свет еще не видывал столь великой художницы. Картины Мутяры, благодаря великому буму, в один миг разошлись по всему миру. Во всем мире теперь показывали ее картины, как образец мирового искусства.
А когда еще через одну неделю Мутяра принялась сочинять стихи, то даже П-эн окончательно замолчал, а два М-ова, не ожидая такого пассажа, прекратили строительство своих памятников. Весь мир говорил теперь, что поколение великозорских «немых» наконец-то заговорило своим ни с чем не сравнимым голосом. Все издательства (и в особенности издательство «Время») издавали теперь только поэзию Мутяры с ее же иллюстрациями. Мир глох от экстравагантности юной служительницы муз.
Даже Великий Лекарь, глядя на талант Мутяры, однажды вышел в сад и все деревья исписал там посвящениями своей возлюбленной. Чтобы все эти посвящения срочно издать, редактрисы толпились по саду и списывали все, начертанное на стволах деревьев, а заодно и на столбах, и на заборах.
П-эн и оба М-ова выбрали верный тактический ход и первыми стали возвеличивать мудрую поэзию Великого Лекаря и его возлюбленной.
- А что, - спросил однажды за обедом разомлевший правитель, - неужели и вправду среди всех поэтов мы с Мутярой единственные остались? Значит, теперь она говорит за все поколение «немых», а я за все поколение «громких»!
- Так точно-с, - сказал приближенный к столу Честь имеющий, - не считая одного Нелюдя в скалах. Нелюдь посыпает Великую Зарю стихами, которые портят читательский вкус, и иногда даже стихи эти принимают за Ваши. Ведь люди знают, что никому больше во всей округе не велено писать стихов.
- В недельный срок принести мне Нелюдя! - топнула ножкой Мутяра. - Или я прикажу снести все три скалы.
На следующий день уже неслось по всей Великой Заре, что месячник любви завершен досрочно и пора формировать бригады по поимке Нелюдя в скалах.
- Итак, чего делаем? - спросил одни Честь имеющий другого.
- Опять Нелюдя ловим!- козырнул другой Честь имеющий.
(продолжение следует)