ГЕНРИ ЛОУСОН
(1867 — 1922)
OUTBACK
ГЛУХАЯ СТОРОНА
Ушёл старый год и новый настал, от засухи гибнут стада.
Истратил стригаль скудный свой капитал, овчарни пусты прям беда.
Был мрачен и краток в словах откупщик: «Не нужно работников мне».
И с миром пошёл стригаль-временщик с котомкой в глухой стороне.
Так бродят они, покоряясь судьбе, средь скрабов и голых равнин,
Где редко довериться можно тропе и нет на примете вершин.
В жару и в пыли протекают их дни – и летом, как будто во сне,
С котомками впроголодь бродят они и в струпьях в глухой стороне.
Он начал свой путь не имея гроша, во время нахлынувших бед.
О нём ни одна не узнает душа: он умер в скитаньях иль нет.
Друзей по несчастью имеет бедняк, всю жизнь пребывая на дне.
Лишь знает Господь да ватага бродяг про путь их в глухой стороне.
Он следовал вдоль пересохшей Пару и к Уоррего шёл напрямик.
Он жил как собака, пока поутру на западе ферм не достиг.
Но там стригалей своих было полно, рабочих хватало вполне, -
Весь год не держал он овечье руно, блуждая в глухой стороне.
Он тяжкую ношу носил, отчего в жару надорвался вконец.
Вода нагревалась в котомке его, вися на плече, как свинец.
В пору наводненья на черных полях, платя за грехи, по весне
По пояс в грязи и до дрожи в ногах пахал он в глухой стороне.
Себя он винил, погружаясь в печаль, твердя «Слишком поздно» при том
Порой ему снилось, что горе-стригаль вернулся к жене и в свой дом.
Бывает такое: ты не ко двору, прижат без просвета к стене,
Что лучше тебе умереть на миру, скитаясь в глухой стороне.
Он выглядел старым и грязным, когда погас свет надежды его.
Котомка-сестра с ним срослась навсегда, став частью его самого.
Он был уже долгие годы в пути, как вол на одной бороне,
Совсем не надеясь до ночи дойти до хижин в глухой стороне.
Но как-то в лицо ему ветер подул, как жар раскалённый, печной,
И к баку с водой он тогда повернул – звала его смерть за собой.
Ведь бак был пустой, как небесная твердь, где трещины были на дне.
О, это ужасно в степи умереть от жажды в глухой стороне.
Погонщик потом в тех местах побывал, верша на восток свой вояж.
О том, что он видел, другим не сказал, ведь то был привычный пейзаж.
Теперь полны баки, трава высока, где кости блестят при луне,
И возле акаций гниёт старика котомка в глухой стороне.
И бродят они, покоряясь судьбе, средь скрабов и голых равнин,
Где редко довериться можно тропе и нет на примете вершин.
В назойливых мухах проходят их дни – и в знойной густой пелене
С котомками впроголодь бродят они и в струпьях в глухой стороне.
--
Outback
Lyrics by Henry Lawson
The old year went, and the new returned, in the withering weeks of drought,
The cheque was spent that the shearer earned, and the sheds were all cut out;
The publican's words were short and few, and the publican's looks were black --
And the time had come, as the shearer knew, to carry his swag Out Back.
For time means tucker, and tramp you must, where the scrubs and plains are wide,
With seldom a track that a man can trust, or a mountain peak to guide;
All day long in the dust and heat -- when summer is on the track --
With stinted stomachs and blistered feet, they carry their swags Out Back.
He tramped away from the shanty there, when the days were long and hot,
With never a soul to know or care if he died on the track or not.
The poor of the city have friends in woe, no matter how much they lack,
But only God and the swagmen know how a poor man fares Out Back.
He begged his way on the parched Paroo and the Warrego tracks once more,
And lived like a dog, as the swagmen do, till the Western stations shore;
But men were many, and sheds were full, for work in the town was slack --
The traveller never got hands in wool, though he tramped for a year Out Back.
In stifling noons when his back was wrung by its load, and the air seemed dead,
And the water warmed in the bag that hung to his aching arm like lead,
Or in times of flood, when plains were seas, and the scrubs were cold and black,
He ploughed in mud to his trembling knees, and paid for his sins Out Back.
He blamed himself in the year `Too Late' -- in the heaviest hours of life --
'Twas little he dreamed that a shearing-mate had care of his home and wife;
There are times when wrongs from your kindred come, and treacherous tongues attack --
When a man is better away from home, and dead to the world, Out Back.
And dirty and careless and old he wore, as his lamp of hope grew dim;
He tramped for years till the swag he bore seemed part of himself to him.
As a bullock drags in the sandy ruts, he followed the dreary track,
With never a thought but to reach the huts when the sun went down Out Back.
It chanced one day, when the north wind blew in his face like a furnace-breath,
He left the track for a tank he knew -- 'twas a short-cut to his death;
For the bed of the tank was hard and dry, and crossed with many a crack,
And, oh! it's a terrible thing to die of thirst in the scrub Out Back.
A drover came, but the fringe of law was eastward many a mile;
He never reported the thing he saw, for it was not worth his while.
The tanks are full and the grass is high in the mulga off the track,
Where the bleaching bones of a white man lie by his mouldering swag Out Back.
For time means tucker, and tramp they must, where the plains and scrubs are wide,
With seldom a track that a man can trust, or a mountain peak to guide;
All day long in the flies and heat the men of the outside track
With stinted stomachs and blistered feet must carry their swags Out Back.
==