Этот город – не тот.
Не много метёт. Под лёд
уходит рыба. И печалится кот.
В этом городе нет
у подруги твоей примет,
только одна – брегет.
В этом городе пыл
твой угас. И более ты не мил
той, о которой вопил,
как известно кто, пером
поскрипывая, ребром
расщедрясь под ром.
В этом городе, даже вран
смущённей его румян
перед гулькиным носом семян.
Ты не пленник, скорей
вариация батарей:
в желудке твоём Борей.
Температура твоя растет
в зависимости от
насколько твой город тот.
В этом городе кислых лиц,
щей, тухлых яиц –
девка умеет, склоняясь ниц
тоже самое, что в другом
городе, ртом,
с уже животом.
В нём умирают, стареют,
хереют, и верят,
что прежде чем зад, отмерзает перед.
Здесь с будущим поступают,
так же, как с тем, что знают,
как пять своих пальцев. Но взять тайм-аут
не в силах, засим великих
мучений сподобился одноликих
город. И отказать в уликах
своего наличия он не может:
и настоящим гложет,
каковое, в придачу, множит
на будущее: Бобик тявкал,
как и нынче тявкает. Здесь оракул
знает, что будет завтра, как тот, кто на кол
приговорен, и не веря в сказки,
уже не тревожится: сели связки.
Здесь в моде: глаза, а на них повязки.
В этом городе ты умрёшь;
и это не сон, не ложь,
хотя и похож
на неё этот мир, на её гарем
добровольцев, поскольку всем
известна, как ни криви, сколь нем
голос правды. И сколько лжи
всюду, где не кружи,
не жужжи, ни вяжи
лыка, и за строкой
не тужи. Да и правда на кой?
Лучше правды – покой.
План будущего утвержден.
И известна с пелен
каждому со времен
основания ада, что завтра,
возвращение динозавра
произойди внезапно,
будет. То пакт. То явно
контракт с будущим, и с подавно
прошлым. Здесь счастлив равно,
как и несчастлив всяк.
Это, конечно, брак
без медового. Только так
здесь и можно жить, что равно
небытию. Давно
пред тобою оно,
что изнанку метет
своих зерен на лёд.
И печалится кот.