Детский сад был обнесён сеткой рабицей. С внешней стороны густо рос жасмин.
Малыши просовывали пальчики в ячейки сетки, рвали белые цветы и нюхали.
Потом на кустах появлялись белые шарики, которые лопались с изумительным звуком. Развлечением было нарвать шариков и щёлкать их пальцами руки или ногой.
С внутренней стороны, вдоль забора, были выстроены дощатые навесы. Дети могли спрятаться о дождя и играть на сухом полу и на воздухе.
Между задней стенкой навеса и сеткой был узенький проход. Отличное место для игры в казаки – разбойники для дворовых детей.
В том самом проходе, летом, спрятавшись от любопытных глаз, Маритка за конфеты и жвачку показывала мальчишкам то, что было у неё под трусами.
Маритка пользовалась успехом.
Маритка жила в большом сталинском доме, в углу которого был продуктовый магазин, а на крыше стояла башенка со звездой.
В том доме жили не обычные «заводские», а много чужих, не связанных с заводом.
В первом подъезде жила бывшая фронтовая медсестра. Без семьи, без детей и внуков. Она не разрешала детям называть себя бабушкой и пыталась дотянуться до шалуна палкой, на которую опиралась при ходьбе.
В том же подъезде жили мать и младшая сестра известного молодого музыканта. Мама играла на пианино и учила сестру.
В том самом подъезде жила и семья Маритки.
Отец – известный в городе массажист, мама и старший брат-спортсмен.Мариткина мама была красавицей. Часто её привозили домой на личных автомобилях незнакомые мужчины. Дворовые завсегдатаи вытягивали шеи и ждали, что вот сейчас из их окон послышатся знакомые звуки скандала.
Скандалов не было. Старушки шептались, что Мариткина мама попивает тайком и шляется по мужикам. Жалели Тыниса. «Хорошим мужикам всегда шалавы достаются. Нормальные бабы с пьяницами маются»
Тынис всегда вежливо здоровался и никогда не поднимал руки на Мариткину маму.
Может она и попивала, но конечно же не так, как мама хромой Юльки из среднего подъезда. Юльке было уже пятнадцать. Она не болталась по двору каждый вечер, как остальные дети. Юлька днём ходила в школу, а по вечерам мыла за мать подъезды. Юлькина мать, когда не пила, была тихой, ласковой, маленькой женщиной. Она работала уборщицей в соседних домах. Когда начинался запой, Юлькина мать переставала работать, переставала готовить еду - всё переставала. Она уходила с утра из дому и пропадала по несколько дней.
Потом кто-нибудь стучался в Юлькину дверь и говорил: «Иди, забирай». Юлька шла и тащила на себе домой пьяную мать. У Юльки одна нога была короче другой. Юлька прихрамывала. Ей было трудно. Мать висела мешком. Юльке предлагали помощь, но она всегда отказывалась. Приводила мать домой, ухаживала за ней.
Когда мы делали что-то совсем уж неподобающее приличным детям, то наши матери пеняли нам, указывая на Юльку: «Вот ведь, у девчонки мать никудышная, а она её любит. А ты...» Дальше следовало перечисление грехов и проступков.
Мы слушали, в одно ухо впуская, из другого выпуская.
Мы мотались, по своему двору и по окрестным, большой неуправляемой толпой.
Мелкие держались немного поодаль, но упорно следовали за старшими.
Самые старшие, те, что уже перешли в разряд «жених и невеста, тили-тили тесто», 15-16 летние с нами старались не общаться. Они сидели на скамейке, недалеко от спортивной площадки, что была обустроена перед забором детского сада.
Наши излюбленные места – «под горкой» и «под грибком» позволяли нам наблюдать за юношами и девушками.
Мы составляли костяк дворовой компании, одногодки или с разницей в один-два года. Самым младшим было лет по пять-шесть, старшим – десять-тринадцать.
Железная горка была той самой горкой, какими снабжали детские площадки от Белого моря до Тихого океана. Тело самой горки заржавело и редкие смельчаки отважились бы с неё съехать.
Мы забавлялись тем, что толкая друг друга, кто быстрее, забирались на верх горки не по лестнице, а по той части, с которой было положено скатываться.
Местечко, что находилось под площадкой горки, с которой начинался спуск и, на которую вела лестница, именно это место и называлось «под горкой».
Можно было завесить его байковыми одеялами и тогда оно превращалось в штаб.
Можно было отстрочить на детской швейной машинке дырочек на самодельных билетах и играть в кинотеатр, «продавая» билеты из-под горочной будки.
Можно было там читать вслух или рассказывать истории.
Или шить пупсикам наряды.
Грибок – тоже обязательный атрибут детских площадок.
Предполагалось, что под ним будут играть малыши. Однако его облюбовали дети постарше.
«Под горкой» и «под грибком» были нашими наблюдательными пунктами. Мы следили за «большими».
К несчастью было только видно, но не слышно и потому, время от времени, к «большим» засылались лазутчики, которые просто крутились рядом, бегали за водичкой или по другим мелким поручениям и заодно шпионили.
Мы знали всё, кто в кого влюблён, кто кому дал отставку и прочие детали жизни подростков нашего двора.
Маритка любила быть лазутчиком у « больших».
Если бы было можно, то она бы и не общалась с нами, а сидела бы тихой мышкой где-нибудь в уголке и слушала, слушала разговоры о мальчиках, о новых платьях.
Маритка, в свои десять была старше многих ровесников.
Она не любила гонять с нами в казаки-разбойники, не любила рассказывать страшилки.
Мариткино сердце жаждало страстей.
Она устраивала нам каверзы.
Именно она стащила мою знаменитую коллекцию фантиков, собираемую долго и тщательно хранимую.
Маритка была поймана с поличным, но она не стыдилась своего проступка.
С Маритки всё было «как с гуся вода».
И всё-таки нашлось то, что проняло и Маритку.
Маритке нравился сын нашей дворничихи. Он нравился многим, но всех отталкивала его фамилия – Безноска.
Мы шептались, что, наверное, низкорослая, корявая дворничиха усыновила Серёжку. Уж больно он отличался от матери. Волосы светлые, а не тёмные, как у неё. Глаза голубые,а у неё непонятного грязно серого цвета.
Да и высокий, в 14 уже выше матери.
В один летний день, когда Маритка, привычным для неё способом, зарабатывала конфеты, в том самом месте, в кустах жасмина, застал её с дворовыми приятелями, сын дворничихи.
Взял за локоть и вывел из детского сада.
Что он говорил Маритке никто не слышал, но после этого она прекратила свой бизнес.
Носилась вместе со всеми по двору и через некоторое время было забыто её позорное прошлое.
В конце концов, кто не делает ошибок в десять лет.
Через много лет, когда мы все выросли, Маритка вышла замуж за нашего же однодворца и стала «верная подруга и добродетельная мать».
По прошествии ещё некоторого времени, она воевала со своей старшей дочерью, когда та собралась замуж в шестнадцать.
Как скоро мы забываем своё детство, свои детские грехи.
Как легко стать взрослыми и судить своих детей со своей нынешней колокольни.
Когда-то был фильм «Легко ли быть молодым?»
Когда мы взрослые, то нам кажется, что да, легко.
У молодости, у детства нет ипотек, лизингов, разводов и проблем с образованием отпрысков.
Но их проблемы намного важнее наших.
Молодым быть трудно.
Именно тогда решается, какими мы станем.
Иногда в общественном транспорте мы сталкиваемся со стайками школьников, галдящих и, как кажется взрослым, мешающим порядку.
Пусть радуются жизни. Их время.
Пусть сегодняшние дети не бегают в казаки-разбойники, пусть не играют двор на двор в народный мяч.
Меняются времена, меняются нравы и привычки.
Мы помним наши дворы. И хорошо,если мы вспомним, какими мы были.
Тогда никто не будет шипеть на весёлого первоклашку, поющего в автобусе, по пути в школу.