МАКЕДОНСКИЙ. ОХОТА НА ЛЬВОВ.
Киноповесть
(по одноименному сценарию)
...Шел 323 год до Рождества Христова.
На высоком холме близ Вавилона, стоял жёлтого шёлка шатёр Александра. Рассветное солнце, круглым сияющим диском, вставало над ним, пронзая шатёр и огромный лагерь, раскинувшийся в долине, первыми короткими мечами бронзовых лучей.
По лагерю, среди дымящихся с ночи костров, огибая заплатанные воинские палатки и коновязи с лениво жующими сено лошадьми, шел старик в чёрном, длинном до пят балахоне. Лицо его закрывал капюшон, подмышкой он нес тяжёлый фолиант с обложкой из зелёной теснёной кожи.
Толпа проснувшихся воинов, раскачиваясь от усталости и горя, с тоской смотрела на холм, не обращая на старца никакого внимания. Он же, наоборот, очень осторожно прошел сквозь неё и оглянувшись направился к красной ковровой дорожке, спущеной от шатра до подножья холма.
Черной, подбитой птицей доковылял по ней старик к первой линии телохранителей царя и рослые македонцы, увидев на его фолианте теснённые инициалы «А.М.», неохотно расступились.
Беспрепятсвенно миновал он ещё один кордон, но на третьем, где стояли воины старой гвардии, с ним обошлись довольно грубо. Старший из них сбросил с головы летописца капюшон, долго острым взглядом буравил его выцветшие глаза, силясь увидеть злые умыслы, потом не найдя онных, обыскал и сделал шаг назад, другой, со шрамом во весь лоб, пролистал фолиант и лишь после этого они пропустили пришедшего:
- Проходи, ворон…
Старец молча надел капюшон, тяжело вздохнул и продолжил подъём.
Когда, наконец, он подошел к шатру,
у коновязи ему приветственно кивнул пожилой воин с тремя лентами на плече: голубой, пурпурной и чёрной.
Сейчас он вплетал голубую ленту в гриву одного из коней Александра. Старец приблизился:
- Зачем это, воин?..
Тот развел две тяжелые пряди гривы, корявыми пальцами и тихо ответил:
- Это последнее, что я могу сделать для Александра.
- Что означают ленты?
- Голубая – юность, пурпурная – зрелость, чёрная – смерть.
- Торопишься…
Конь, отгоняя мух, захлестал, было, себя по бокам хвостом, но воин грозно шикнул на него и тот послушно замер:
- Поспеши и ты, летописец, – Великий ждёт!
Старец пригладил вспушенную утренним бризом бороду, откинул полог шатра и скрылся внутри.
***
А в веке нашем, 21-ом и, кто знает, быть может, самом удачном для народов мира, приоткрылись на пляже синие глаза 30-ти летнего мужчины и в них памятью великого прошлого полыхнуло солнце. Мужчину тоже звали Александром, к тому же он был сценаристом, обреченным писать о своем грозном и благородном тезке, некую выдуманную историю, основанную на давно известных хотя и очень скудных для такого коллоса как Македонский, фактах его биографии.
Итак, с трудом вернувшись из страны вымысла, Александр что-то горячо забормотал о будущем сюжете, но разборчиво прозвучала лишь одна фраза:
- Искандер Великий оставил после себя покорённые земли Востока, крылатые выражения и, возможно, тайну, которую лучше не трогать…
Тут, палящий диск солнца закрыла кудрявая русая голова девушки и над сценаристом пронесся ласковый бриз шепота:
- Александр, вставай, уже полдень – иначе ты обгоришь! Пойдём купаться.
Ольга поцеловала бронзовую щеку любимого и он окончательно пришел в себя:
- Меня знобит, Оля, поплескайся одна...
Девушка рассмеялась:
- Обманщик, ты просто от всех скрываешься, чтобы не писать сценарий.
Она скорчила ему смешную рожицу и побежала к морю:
- Тебе грозит месть дочери царя Дария, у-у-у!
Александр медленно повернулся на живот. На мощной, загоревшей спине напряглись мышцы:
- Иногда, она очень похожа на любимую жену Македонского, Россану.
Он оглянулся по сторонам. Пляж был пуст. Лишь одинокая молодая парочка резвилась на мелководье, да толстый бутуз в красной панаме, настороженно разглядывал выброшенную ночным штормом медузу.
Александр набрал горсть песка и он медленно заструился сквозь его крупные пальцы, вновь погребая банальную действительность...
***
...От увиденного, летописец застыл на коврике шатра – царю стало явно хуже!
Македонский лежал на широком ложе, в изголовье, скрещены были два бивня слона, на которых висели щит и меч Завоевателя Вселенной - он метался в жару, скидывая с себя шкуры леопарда, гневно бормоча о непокоренной Индии, о боевых слонах царя Пира...
Юная персиянка, очевидно следуя наказу целителя, вновь и вновь укутывала мощное, покрытое рубцами, тело царя.
Неожиданно, он пришел в себя, открыл глаза и снова отбросил шкуры, оставшись лишь в набедренной повязке. Александр попытался приподняться на локте, но вмиг ослабев, вновь откинулся на прохладные, персидского шелка подушки:
- Присаживайся, старец, если хочешь, но мне нечего больше тебе рассказать:
- Твои вчерашние слова об отце…
- Филипп был мудр, суров, с этим я и уйду.
- Спешишь, Великий…
- Отец мне тоже часто повторял это.
- А ты…
- Я? Как видишь… Впрочем, мы редко виделись - Филипп проводил жизнь в боевых походах. Воспитанием занималась Олимпия, моя мать. Уже в 8 лет она взяла мне в учителя эпирца Леонида. Это означало новую жизнь в духе древних спартанцев. Было трудно, но я до сих пор благодарен суровому воину...
- А твой учитель Аристотель?..
На это Александр ответил глухим стоном и закрыл глаза. Служанка кинулась, было, вновь прикрывать его шкурой, но царь так зарычал от боли, что она пала ничком у его ложа и в страхе отползла в глубь шатра.
Он и впрямь внушал ужас, похожий на человеко-льва - буйная шевелюра, мощная шея, пальцы скребущие ложе.
Крадучись, к Александру приблизилась служанка посмелей и с подносом в смуглых, увитых серебрянными браслетами руках.
Она, кланяясь, поставила на столик возле ложа, дымящуюся вазочку, а старца угостила чёрным напитком. Он с удовольствием сделал пару глотков кофе, а девушка осторожно промакнув влажным платком пылающее лицо Великого, удалилась.
Шатёр наполнился благоуханиями, служанки притихли за расписанной синими птицами шторой и старец открыл свой фолиант, беззвучно шевеля губами...
***
Жарким, июльским днем в царской конюшне, сидел на соломе денника, возле
вороного своего жеребца Буцефала, юный Александр и, перебирая струны луданы, что-то тихо напевал.
Буцефал стриг крупными ушами пучки солнца пробивающиеся через окна и, казалось, будто он понимает хозяина.
Когда же в конюшне раздались голоса, Буцефал недовольно фыркнул, а Александр отложил инструмент, узнав голос своего учителя.
- Конюшенный. где царевич?
- В деннике Буцефала, Аристотель.
Шаги раздались совсем рядом и Александр привстал, чтобы поприветствовать мудреца:
- Здравствуй, учитель!
- Здравствуй, Александр, я тебе не помешал?
Тот улыбнулся и открыл дверь денника:
- Мудрость может волновать и успокаивать, мешать – нет.
- Хм… Ты что-то напевал?
- Простые вещи – я пел Буцефалу о том, как завоюю весь мир.
Александр ласково похлопал коня по мощной шее, отряхнул короткую тогу от соломы и вышел:
- Я готов.
- Ты уже закончил?..
- Да. Я не в силах пропустить твой урок.
- Мы его уже начали...
- Тогда продолжим у воды – здесь душно.
- Хорошо когда с юности знаешь кому и о чём нужно петь, Александр…
- О, нет, я плохой дипломат. Через три часа я вернусь, Буцефал.
Конь в ответ всхрапнул. Аристотель улыбнулся их диалогу:
- Я слышал как ловко ты его укротил.
- Дворцовая лесть – он почти не сопротивлялся.
- А сегодня, чему ты будешь его учить?
- Быть может твой урок прояснит мои желания?
- Не думаю, я не очень люблю лошадей.
- Пойдём, учитель. Конюшенный, здесь душно!
Александр бросил влюблённый взгляд на Буцефала и, взяв учителя под руку, повлек к выходу.
Конюшенный распахнул настежь главные ворота и кинулся открывать боковые. Аристотель глубоко вздохнул:
- А вот запах сена мне приятен. Буцефал не пойдёт за тобой?
- Незваным?.. Только в могилу.
***