Новый день был пасмурным и угрюмым.
Острое респираторное заболевание плюс
отсутствие мыслей, и на смех курам
длинноногим и статным, вскочивший флюс –
было одним из его условий, хотя оно
меньшее зло по сравнению с тем, что его второе
условие заключалось именно, в том, что дно
на котором я оказался, меня окружало. Порой я
боялся открыть глаза, и увидеть вокруг
не худые деревья – кириллицу русской зимы,
не понурость сараев, которой мой взгляд, как чумы,
чурался бы (я не любил, занесенность), как вдруг
отступала боязнь, и в упор темноту глубины
я разглядывал молча, один, перед тем, как морской глубине
удесятеренным молчаньем своим ужаснуться. Штаны
намокли мои на изглаженном временем дне.
Поблизости милые сердцу терялись картины
в путанице волос, но уже не барахтаясь, ибо когда
приближается смерть, то еще ты цепляешься, и не
за что не желаешь покоя. Я проснулся. А ты – вода.