Крики за сценой:
— Пролог! Пролог! Куда он подевался!
Пролог!..
— Иду, иду!..
Выходит Пролог в черном бархате. Он явно навеселе.
Пролог:
Да, я — Пролог! Я вышел для того,
Чтоб в пьесе было больше интереса.
А интерес, я вам скажу, — Ого! —
На интересе держится вся пьеса.
Но я сейчас здесь вовсе не затем,
Чтоб услаждать ваш слух изящным слогом.
Уйти я должен. Но — не насовсем.
Я выйду вновь на сцену Эпилогом.
Как, преданный душою, старый друг,
О том поговорю я с вами всеми,
Чему вы посвятили свой досуг,
И не напрасно ль потеряли время.
Так, в нашей пьесе о судьбе Певца
Я буду вновь началом, но — конца!
Кланяется и, дождавшись аплодисментов, уходит.
Открывается занавес.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ (И ПОСЛЕДНЕЕ)
Смеркается. Поэт сидит на камне у дороги.
Поэт:
Поэзия рождается... Сперва
Лишь крохотный росток внезапно всходит
В груди у человека. Но затем,
Не торопясь и очень осторожно,
Его взрастить настойчивостью можно...
Когда-то в ночь росток в груди моей
Пробил себе дорогу. Бледный, хилый,
Он мне казался чудом из чудес.
И песню я сложил. И только утром
Увидел, как нестройна эта песнь,
Несовершенна. Мой язык, бедняжка,
Как пьяный по земле, в той песне тяжко
Ступал, покачиваясь на ходу,
Своей походки не стыдясь нимало...
И я решил, во что бы то ни стало,
Добиться совершенной красоты —
И вскачь рванул!..
Что было? Годы страстной,
Нетерпеливой жажды идеала.
Во мне как будто бесы завелись.
Нет, подлинно! Постой, постой! Когда-то
Уже писал я что-то в этом роде.
Конечно. Дай-ка вспомнить этот день!
Еще я помню музыка играла
Тогда в окне... и ритмы подсказала.
Пытается подобрать мелодию.
Ну вот, припомнил.
Глухим голосом читает:
Поэт — я грезил в тишине.
Но в день, по смыслу равный чуду,
Вдруг стало так понятно мне,
Что я — не тОт и им не буду.
И душу охватила лень —
Нет смысла жить трудом привычным.
Как будто вора в черный день
Поймали за руку с поличным.
И знает он, что будет суд,
И ничего уж не поможет,
Когда грехи его внесут
И в папках по столам разложат.
Как дико голос мой звучит. Тогда
Забыл о песни я своей, едва лишь
Домой пришел. О, если б этот день
Я мог вернуть!.. А страсть меня кружила,
И в ритме властном звуков колдовских
Я упивался стройностью конструкций,
Не замечая, как закрался холод
В скольженье безупречных строк моих...
Холодные и стройные, как числа,
Лишенные — пустяк! — живого смысла,
Лишенные — всего лишь! — той мечты,
Той искренности, а, порою, злобы,
Которой имя — жизнь, они пусты!
Кружили головы другим? Эстеты, снобы!
Глухи и слепы! Слепы и глухи!
Полны бессмыслиц, вздора, чепухи.
Надуются и ходят, как павлины,
Что истина, что ложь, для них едино!
В строке поэта видят только шансы,
Один другому — подчеркнуть "нюансы".
Но я-то, я — ничтожество, злодей! —
Как мог я так обманывать людей!..
Пора кончать. Мне дольше невтерпеж...
На волю бесов! Вот он — острый нож.
Смелей! Удар!.. Ого, совсем не плох!
У, скачут — будто из стручка горох!
Их ждет, быть может, новый дуралей,
Они ему — и матери милей
Пребудут. Я... Мой взор уже потух.
Я — вместе с ними — испускаю дух...
Пусть он к какой-то звездочке далекой
Взлетит фанфарой смерти одинокой!
Слабеет голос мой...
Умирает. Появившиеся бесы начинают водить хоровод вокруг него.
1-й бес:
А что, не спеть ли нам о старом графе?
Все:
Споем, споем! Когда, как не сейчас!
Хор бесов:
В темную ночь
Зарезал он дочь,
Чтоб приданого ей не давать.
За это был взят
Он бесами в ад,
Им крови в вино подливать.
И каждую ночь
Невинную дочь
Свою — убивает он вновь.
Ужасный конец!
Жестокий отец,
Пей дочери алую кровь!
1-й бес:
Довольно, братцы!
2-му бесу, указывая на лежащее тело:
Слушай, Бен Джабар,
Когда себе он наносил удар,
Ты знаешь, что в мозгу его прочесть
Успел я? — Недостаточна, мол, честь,
Что воздают ему, его твореньям,
И, что, с каким завидным он терпеньем
Не дожидайся почестей людских,
Ему вовеки не дождаться их.
Ну, что ты скажешь?
2-й бес:
Вот мокрица, слизь!..
Которая... которая взбесилась!..
3-й бес:
Глядите, братцы! Тучи собрались.
Уйдем, пока гроза не разразилась.
1-й бес:
А тело — в землю! Все равно ему
Не место средь живых. Когда б ехидна
Вдруг от шакала принесла щенят —
И выродков гиена бы вскормила,
И то вся свора морды б воротила
От этой мрази. Жрать бы не смогли!
Все:
Сюда, сюда — со всех концов земли —
Сползайтесь, черви!
Хоронят тело и исчезают. Начинается гроза.
Появившйся было в глубине сцены Эпилог (бывший Пролог),
смотрит в небо и, безнадежно махнув рукой, исчезает.
1971