Нас, по-прежнему, двое: я и моя свобода.
Никто не укажет с кем, когда и куда ни-ни,
Никто не запрет двери/клетки на все ключи,
Лишая прохлады утра, вольного ветра и ясного небосвода.
Нас, по-прежнему, двое: я и моя воспаленная гордость,
Ведь никому не нужны такие:" Спасибо, но это смогу сама".
Никто не потерпит упертую эту характера твердость,
Вот и сидишь, не сумев чего-то или сумев опять, одна.
Нас, по-прежнему, двое: я и моя убогая трусость.
Я боюсь сделать первый шаг, даже если он давно второй,
Я кажусь поэтому им своенравной-упертой стервой.
Еще это плохо тем, что не дает вовремя из жизни выставить мусор.
Нас, по-прежнему, двое: я и глубинный смысл.
Умеющий думать всегда от чего-то обильно несчастен,
Весь наш мирок - бездушный, дешевый театр антреприз,
И ничто от вовлеченья в этот фарс не сможет обезопасить.
Нас, по-прежнему, двое: я и мой всепоглощающий страх.
Иногда мне от него так достается, аж весь мир - безвоздущен.
Что страшнее новье или старое, вновь лезущее тебе в душу?
Пугает ни то, ни другое, а будущий всего этого крах.
Нас, по-прежнему, двое: я и мое упорное неумение
Говорить с кем угодно на какие угодно темы,
Любить кого-то нового, благодарить за спасение,
Поклоняться, молиться тому же, что и у всех, тотему.
Я, что хотела-то, помимо всего прочего,
Нас, по-прежнему, двое: я и мое одиночество.