Честно сказать, я весь безгранично пуст - вряд ли вот так когда-нибудь вдругорядь вспыхнет свобода от надоевших узд, с ленью во мгле баюкая рану уст, вряд ли ещё придётся вот так терять, нет, не придётся, что может быть глупей, негде мне взять такую простую боль, цепкую, невесомую, как репей, чтобы умчалась, только ты оробей и затрясись, беспомощен и беспол.
И за моей стальной, неподвластной тьмой прячется кашемировая тоска, вяжуще алебастровой и немой лаской ребро щекочет, как бахромой - сердцу такая нежность вдвойне близка. Если начистоту говорить о том, то я - пустырь, всласть пахнущий, словно рожь, крытый травой, целующей красно ртом, созданный быть глухим напрочь.
Всё путём.
Вакуум этот я ношу, будто брошь, на своей левой и небольшой груди.
Щурясь, смотрю в ребяческое лицо будущему, далёкому впереди.
Я возвращаюсь, сколько б ни уходил, будто вся жизнь - серебряное кольцо.
Честно сказать, я - эхо пещер в тиши, отзвук их музык, острый костровый дым, странник в одних обносках, босой слепыш.
Боже, коль не научишь, так рассмеши -
вряд ли, мол, я останусь навек
пустым.