Касательно теории Эйнштейна
я не имею ничего сказать.
Нет-нет, ну что вы, нет,
мне не насрать
на физика, но формулой портвейна
под утро мозг уж очень туго скручен,
не расплести извилин, хоть руби,
и чувствуешь себя таким деби-
лом - как печенья, так и мыслей -
скучен,
за что же сад Нескучным обозвали,
ужели в нём и погрустить нельзя
за шахматами, потеряв ферзя
в той самой партии, где мы не состояли,
эх, было время! - утро, что всегда
светлей и мудренее всех теорий,
и с утром можно аппетитно спорить
и даже на спор выиграть иногда,
прищурив глаз на близящийся вечер,
на рюмке чая делая отметы
пространства в две затяжки сигареты
козырных - их Эйнштейну крыть уж нечем -
нескучный мир, нескучные сердца -
под майкой, под бюстгальтером, под кожей -
в теории о том, кому дороже
поддатым быть иль трезвым слегонца
и, мудро позаботясь о похмелье,
в четыре пополуночи пойти
до близлежащей точки и, вести-
мо, не дойти, поелику веселье,
что в крови пузырится и играет,
приводит нас как минимум в тупик,
где слышен Минотавра злобный рык,
но сахарная вата тает, тает,
спасительным не становясь клубком
и, всё что относительно, относит
к чертям собачьим, там всё это бросит,
потом по Млечному пути назад бегом,
назад, назад - была ведь светлой мысль
в начале всех начал, на первом шаге,
а всё же, как и прочим всем беднягам,
чревато оказалось топать ввысь
и относительно...
Оно?
Оно.
Оно!
2013г.