Стой! Пылью музейной надежно покрыта
на мне в сорок третьем осколком пробитая каска,
и в крестик на карте, где тело тогда же зарыто,
музейная дама музейною тычет указкой.
Так просто на Землю упасть от осколка слепого,
на нашу зелёную, вечную нашу планету.
Я знаю, есть всё на Земле, кроме Бога,
есть всё на Земле, а меня, сына Божьего, нету.
Забудьте. Заученно плачет музейная дама,
и старая мама по старости сына забудет.
Спи, голый наследник больного здоровьем Адама,
зарой свою память, бесценный потомок Иудин.
Транзисторы плачут по всем, кто безвременно сослан,
вопят фолианты на мрачных святилищах полок.
О, бедный Харон, не суши свои вечные вёсла:
ещё не остыл одержимый бессмертьем осколок!
Трава ли завянет над жизнью покинутым лугом,
устанет ли время скупое глядеть, не мигая?
почуяв весну, ты придёшь, своим преданным плугом
пласты надо мной тяжело и светло раздвигая.