Приехал царь Петруша на Кукуй
В немецком платье, рядом Алексашка,
Набита хитростью и кулаками ряшка,
Гостинцы на сиденье, серый куль.
За Яузой домишки, дерева,
Ганновер, Мюних, Йена и Аахен,
Остаться здесь бы до кончины на хер,
Да долю царскую куда же подевать?
Сошли с кареты, сели на траву,
Темны и горьки мысли у Петруши,
А Алексашка, будто бы подслушав,
Промолвил едко: «Чисто как живут!
Ну эта сволочь на кукуйской стороне:
Рейтары, лейтенанты, капитаны,
Нахапали в России капиталы,
И нас же обсирают, разве нет?»
Сощурился недобро царь Петруша,
«Уж больно разговорчив ты, холоп!
Ты б поберёг что ль задницу да лоб…
Поменьше отрясали б удом груши.
Так жили бы не хуже этих вот!
Да. Точно жили бы не хуже...
И спят подолгу, леность, грязь да лужи»
Промолвил царь и, сунув трубку в рот,
Он скрипнул Сашке: «Девки ждут, поди.
Давно уж не плясал я менуэта,
А хороша, Бог мой, сисястая Аннета.
Что брюхо трёшь? Вон там в кусты сходи!».
Петруша пиво пил, гостинцы раздарив.
Спало Останкино, Зарядье и Остожье,
Сны были лёгкие, весенние, о Божьем,
И терпеливо ждал рассвета Третий Рим.