Ни страх мой личный, ни дух вещий света,
Гадая о грядущем, не сумел
Любви владенью указать момента,
Предполагая гибельный предел.
Но Смертная Луна прошла затменье –
Авгуров жалких фальшь, глумясь, отверг,
Уверенность венчая вслед сомненью,
Явив в оливах мир, бескрайний век.
Теперь, средь капель времени целебных,
Любовь – нова, и Смерть – мне не указ.
Назло ей буду жить хоть в рифмах бедных,
Пока бьёт тех, чей нем иль скучен глас.
В том и тебе свой памятник иметь,
Когда гробниц царей истлеет медь.
Not mine own fears, nor the prophetic soul
Of the wide world, dreaming on things to come,
Can yet the lease of my true love control,
Supposed as forfeit to a confined doom.
The mortal moon hath her eclipse endured
And the sad augurs mock their own presage,
Incertainties now crown themselves assured,
And peace proclaims olives of endless age.
Now with the drops of this most balmy time
My love looks fresh, and Death to me subscribes,
Since spite of him I'll live in this poor rhyme,
While he insults o'er dull and speechless tribes.
And thou in this shalt find thy monument,
When tyrants' crests and tombs of brass are spent.