кровожадной Америке
На горе чёрный коршун клевал вновь добытое мясо,
Умилялся, как быстро добыча досталась ему,
А сороки в округе «точили» надменные лясы,
Тишину сотрясали в добротном, и тихом лесу.
Днём с огнём не найти тишины уже в этой округе,
На останки добычи набросилось всё вороньё,
Никого не смущает присутствие смерти-старухи,
И бальзамом души для сороки враньё-мумиё.
Растрепав до костей, несмышлёную эту добычу,
Разлетелись сороки, и сели по разным сукам,
Упоительно после обеда надменно курлыча,
Ведь для них подражанье - обычно - чужим голосам.
Коршун чёрный опять нашёл «новую», вкусную яству,
Присмотрел, и пытается мёртвою хваткою взять.
В подсознаньи его не бывать - пожеланию « здравствуй!»,
Но не всякую живность - способен разделать, как кладь.
Подавиться, рискуя немерной добычей, но все же,
Он пытается жадно «костлявый» кусок проглотить.
Потакает ему вороньё, поклоняясь, вельможа,
Но не сможет порвать он из древа сплетённую нить.
На горе чёрный коршун вглядается в мнимые дали,
Опасается, чтоб самому дичью тоже не стать.
Как всегда и во всём - есть обратная плоскость медали
А вокруг его плещется - чёрная водная гладь.