Если не есть, ни пить, ни дышать, ни жить,
Все остальное просто уже смешит.
Борис Бергин.
Не всё смешно, когда вокруг не смерть
Одна. Мне круг покинуть, мне посметь?
И не смеяться, а навзрыд вздохнуть,
Круги "веселья" размыкая... Ну?!
От боли переломаны слова.
Срастётся нить. А нити нужно рвать,
Ломая пальцы, быстро, до утра.
И пальцы жечь, как нити, у костра.
Чтобы по силам утро было вновь.
Чтобы самой, умноженной на ноль,
Себя горбом, поклажею нести
В том шествии, с утра... Нет, не с шести –
С надкушенного яблока в саду...
"Идёшь? Иди!" "Иду, Господь, иду..."
2
Ты всегда где-то знаешь заранее – как оно будет...
Это судьи судьбы твоей, детка, безглазые судьи,
Бессердечное племя двуногих, подобие Зверя,
Жало ржавых гвоздей, стужа, ужас и жабы за дверью.
Это смоква сухая, гробы, что гремяша костями,
Это страха и смерти рабы, что во злобе восстанут,
И повержены будут в огонь, жезлом изгнаны – в серный.
Это насквозь ладонь, это то, что не может быть верным!
Февраля лепесток оторвался и снежно кружится...
Убегай от того, с чем тебе никогда не ужиться.
Стынет рана навылет, кровит след от камня над бровью.
Выйди в рань лет – однажды нежданно свершиться любовью.
3
Границы моей свободы – границы моей любви…
Безумнейший страж у входа, в оковах – слова мои.
Оковами такт бряцая, слагаю простой мотив.
Смотритель приносит чаю, полчашки себе налив,
Гундосит спросонок вести о том, что "вокруг зима,
О том, как одна невеста ждала, но сошла с ума,
Устало отстало время и времени больше нет,
И камни молчат, не бремя – иудиных горсть монет,
Что стыд не толкает в петлю, что стыд упразднён давно…"
Я меряю темень в метрах: четыре стены, окно…
Я слышу, как за стеною спит время, смеётся снег,
Невеста больна виною за ставнями тёмных век,
Ветра раскачали петли, развеяло горсть монет…
А люди совсем ослепли, их мало… их больше нет.
4
Преподобная Тишина,
над стихами сутуля спину,
объявила: «Она – невинна.
Где, скажите, её вина?!»
Первородства веселый Смех
опаляющим рыжим комом
заступил её: "Нет и дома,
И – одна на глазах у всех».
Камнем брошенным детский Плач,
Растревоженный, столько вспомнил,
Что в солёных ревущих волнах
Утонул возвращённый мяч.
И враги отшатнулись вспять:
обречённо, без сил, ненужно.
Совершенно обезоружно
покидали за пядью пядь…
5
Не расскажу вам о маме и папе –
просто не знаю, что это такое.
Только сейчас я учусь громко плакать –
как далеко мне ещё до покоя!
Так далеко, что порой даже страшно,
Ну, не порой… каждый вечер и утро.
Ночью не сплю: на высокой я башне
стражником всё сторожу что-то буд-то.
Длинной бывает ночь…
«Верю, не верю…» –
Тихо бурчу и шажочки считаю.
Ночь догоняет меня тенью зверя,
Зверя плюсую, потом вычитаю…
Лучше бы как-то попроще к покою
мне приближаться… Труп зверя увидя,
Трогаю волны покоя рукою,
Зверя в другом не теряя из вида...
6
"Тот, кто поёт – уже не плачет".
Борис Бергин
Тот, кто поет – уже не плачет,
Тот, кто поёт – ему по силам.
Затертый строчкою мой мячик…
– Больней нельзя. Всё, как просила –
Уже нет дальше, выше, глубже.
Ты рада? Где же твой посредник?
Вот видишь – нет! Но небо в луже
По понедельникам и средам,
По пятницам и по субботам –
Смотри всегда, когда захочешь!
Иною скорбью и заботой
Ты полнишься. Иные корчи
Ты прозреваешь. Глубже, дальше
Уже нельзя… Теперь – как дети,
Чтоб кожей чуять йоту фальши,
Чирикать песни птичьи эти...
Сын говорил загадкой, притчей,
Он детям нёс с улыбкой Царство.
А ты на веточке чирикай
Стишки, в которых нет лукавства.
7
Никого не беря на поруки,
Лишь немногих, до смерти любя,
Каждый день забиваю я крюки
Во спасение. Малая пядь
Поддаётся не сразу, усильем
Прошлых ран, отпылавших путей,
Всех ночей, мной исхоженных, синих,
Что пропахли стихами, "Не те!" –
распознанием горьким, саднящим
«мене, мене, текe`л, упарсин».
Ну, ведь ты – не одна, и обрящешь!
Так не бойся, не верь, не проси…
В вере горней – поверьем, в отрепье,
Убегающей в ночь по волнам,
Колокольным набатом межребрья,
Та, что смерти хрипишь: «Не отдам!»