В слепящем зное катит Солнце
по белым колеям дорог,
лишь старый иудейский Бог
глядит в закрытое оконце.
Он не решается войти
в храм, что оставлен даже нищим,
а ветр гудит, как над кладбищем
и пылью порошит пути.
Твои ступни касаются слегка
камней белесых, словно облака,
следов не счесть людских,
не счесть следов колес
и скакунов лихих,
горячечных в разнос;
ты трогаешь рукой
холодность очага
и вмиг с твоей душой
венчается тоска,
тоска, древней, чем пыль,
древней небес и скал,
чей тлеющий фитиль
чертит в глазах овал,
чей коготь у виска,
чья лапа на плече –
такая зверь–тоска
вмещается в тебе.
В слепящем зное катит Солнце
по белым колеям дорог
и старый иудейский Бог
глядит сквозь пыльное оконце.
Касаясь губ твоих и глаз
шершавой ласковой рукою,
Он поднимает над тобою
души сверкающий алмаз...