Тянуться скучные, мутные речи.
Взгляд остановлен. Бессонница духа.
Так разлагается в образе встречи
Тонкая нить осторожного слуха.
Буду следить за биением сердца,
Где одиноко колеблется разум.
Скрипнула в нем непослушная дверца,
Тщетно скрывая истлевшую фразу.
Это последняя грань для покоя.
Это та грань, где осознанность силы
Жадно впитала из летнего зноя
Думы и грусть ожидающей лиры.
Внешний, мерцающий символ живого
В царстве ночной тишины увядает.
Стоя средь глаз, отведенных сурово,
Я наблюдаю, как он умирает.
Нет, он не властен в своем исцелении –
Чудо приходит в иные глубины.
Но что-то странное есть в отречении
От этой жуткой и страшной картины:
Смерть подступила вплотную к живому,
Стиснула, впилась, сдавила дыхание,
И, безответная к тяжкому стону,
Вырвала жизнь из груди мироздания…
Замерла речь. Цепенея от боли,
Губы не в силах промолвить ни звука.
И, не стерпевшие тройственность воли,
Мрачно застыли молящие руки.
Круг разомкнулся. Исчезли все лица.
Мне ничего, кроме слез, не мешает
Плавно, доверившись сну, раствориться
В мире, где все одинокое тает…