Под маской очернённого вервольфа
Был скрыт ребёнок и душа Адольфа.
Но истина читалась между строк:
В его душе гнилой гнездился Бог.
Непризнанного звали все Морфеем.
Друидами тогда он был взлелеян,
Везде, будь то Неаполь, то Прованс,
За его сердцем гнался декаданс.
Морфея в этом мире не любили,
А ему хотелось видеть крылья...
Мечта осуществилась наконец:
Пред ним был окровавленный птенец.
Несчастный, выпал из окна палаты!
Он мог и улететь (ведь был крылатый),
Но не было расправить крылья сил:
Этот мир его не полюбил.
Морфей птенцом был просто очарован:
Не будет больше он в цепи закован!
Когда прошли и буря, и гроза,
Крылатый наконец открыл глаза.
В глазах читался свет, тепло Джульетты,
Что любят кардиналы и поэты!
В Морфея сердце бьётся новый ритм:
Отныне он и любит, и любим.
И вот они плывут вдвоём по миру,
Идя из мира снов в другие взрывы.
Они шли за туманною звездой,
Скрываясь под опалою листвой.
Морфей, крылатый были друг у друга,
В этом ритме длился круг за кругом...
У птенца душа в любви плыла,
А Морфей хотел себе крыла.
Его влекло туда, где жили боги,
Но не было туда ему дороги.
И, обозлившись, в руки взял птенца
И навсегда убил в себе Творца.
Морфей кромсал на части птичье сердце,
Чтоб самому на них же разлететься...
Всё. Данный суицид произошёл.
Самоубийца встал и прочь пошёл.
Вдали рыдают блудные друиды,
Чьи души вновь Морфеем позабыты,
И внемлет им туманная звезда:
Морфей к ним не вернётся никогда.
... В туман ушли забывчивые годы,
Где стали серебром омыты воды.
А ликом повернулась к нам Луна:
Морфей стал для бессмертных богом сна.
Ища крыла, пробил себе дорогу,
И не на смерть, а напрямую к Богу,
Где Бог смыл краски все с его лица:
"Всё время крылья были у птенца."
Бог всё же одарил его крылами,
Чтоб он здесь воспарил над облаками.
Под маской плачет признанный вервольф:
Птенец... Он был крылатый! Но он мёртв.
Кому он посвящает сновиденья
И непреодолимые мгновенья?
Все сны, как видно по его лицу,
Отныне посвящаются птенцу.