Как и всякая прочая, полночь, шепнёт, навеет,
что недужен, не нужен на дух, и сер от грусти,
и во всё это, сердце моё, потихоньку - верит,
то шальнёт с тоски, то просто - удар пропустит...
Как и всякому прочему, нужен ему хоть кто-то -
таял, чтоб под её ладонью колючий иней...
Но... на мёртвую птицу, редко, идёт охота,
и, замёрзшее насмерть, сердце - едва - "любимей".
Трижды проклятый, дым, застилает постель и разум,
сигарета гаснет, и свет был давно потушен...
Будто тысячи тысяч ламп погасили разом -
тьма сгустилась, темнее ночи, чернее туши.
Прячу взгляд, отвернувшись к стенке от сует майских,
всё одно - не разбудят льдов, ни весна, ни кошки...
Мне так просто не снять, этой чёртовой, грустной маски,
не свернуть с этой узкой, пыльной, кривой дорожки.
Как и всякому прочему, сердцу, не худо б - веры,
в то, что где-то уже наступило на половицы,
дома, где для сердец не закрыты двери,
утро, поёт хозяйка, и с нею - птицы.
Как и всякому прочему, нужен ему, хоть кто-то,
таял, чтоб под её ладонью колючий иней...
Но на мёртвую птицу редко идёт охота,
и замёрзшее насмерть сердце - едва "любимей".