Тип этот в отделении находился давно, игнорировал милосердие и схемы лечения, не оставляя достижениям фтизиатрии ни единого шанса.
Передвигаясь осоловелым зигзагом по целебным пространствам, он отборно материл процедуры и персонал.
И черно дымил краденым куревом, без отрыва от стиранных простыней.
Сестрички рыдали. Дохтура вяло поводили плечами.
Инструкции ограничивали персонал в принятии радикальных решений.
Старшая сестра в окружении социально неординарном умудрялась держаться сдержанней прочих.
Но в то эпохальную рань, войдя в ординаторскую, потрясла она коллег дьявольским макияжем и неземной отрешённостью, а покинула её, чеканя шаг жёстким полиуританом набоек.
– Пора уже как-то решать! – гулко врезала она ладошкой по коридорной стене и, словно на амбразуру, ринулась через палату к окну.
Показательно щёлкнула тугим шпингалетом и проорала, словно в преддверии злейшего профашистского штурма, – про-вет-ри-ва-ние!!
Свежее в палате не стало, но такой садануло тревогой, что народ, словно амазонским торнадо, вымело в коридор из палаты.
Лишь беспредельщик, спустив обутую конечность с постели, хламным дымом струил Прекрасной Даме навстречу.
Степановна пальчиками приподняла взбитую кем-то подушку и беспечным мотыльком двинулась в сторону мерцающего огонька.
Вася весело скалился, жонглируя губами окурок.
– Ты ещё, хамское отродье, не понял, – донёсся ему её вкрадчивый шёпоток, – щас я мягким пухом твою наглую амбразуру накрою, жопой для верности придавлю и – уже тебе, ханурик, станет пухом эта земля!
Потрясённое этим неслыханным монологом животное инстинктивно заёрзало и длинно надавило на кнопку.
Сирена надрывно взывала к авралу, но подушка уже с наглой мордой слилась.
Впресованная, словно в дно пепельницы, сигарета обжигала ноздрища и нежную слизь носоглотки, не позволяя дыхнуть.
Василий забил лопастями, настаивая на конституционной пощаде.
– Терпи, сволочь, самая малость осталось! – комментировала нежная женщина, доведённая до нельзя.
Но лишь в сказке всё кончается хорошо.
Припоздав с реакцией на тревожный звонок, сестричку всё же застукали на решительном эпизоде.
Вася трагически выжил.
Потряс персонал резким изменением нрава.
И в предельно сжатые сроки был выписан в связи «со скоропостижно настигшим его органическим улучшением» .
Эффективность этих метаморфоз широко и горячо обсуждалась.
Но в узких профессиональных кругах.
«Целительнице по принуждению» предстояло принудительное лишение всего – работы, свободы, здоровья.
Но, высвобождённая из пут стратегических умолчаний, милосердная братия повалила к баррикадам и дружно запросилась в отставку.
Страсти погасили, искусно законсервировав эпизод.
Аффектирующая бунтовщица взята была на поруки и поселена в легенды оздоровительного фольклора горздрава.
Длительное время затем персонал находился под бдительным высочайшим присмотром и следовал в русле целительных клятв, завещанных им мудрыми предками.
И всё же подстерегла стратегическое отделение цикличность.
Слёзно, но тщётно как прежде, некогда потерпевшая героиня, пыталась привести к исходной нормали вновь случившегося ей специалиста по беспределу .
Пока однажды, словно веление свыше, не почудился ей, некогда заякорившийся в милосердной её памяти шопоток от дальней затенённой кровати: «А ты его, засранца, подушкой!»…
И потянулась рука…