Этим платком ты при мне подтиралась.
Я его буду до смерти беречь:
он воскрешает огромную радость —
то, что сумела раздеться и лечь.
Стало в постели холодной нам жарко,
мы ее мигом успели нагреть.
Может, старухой когда-нибудь шамкающей
ты пожелаешь платок посмотреть.
И, находя еле видные пятна,
шею припомнишь свою без морщин,
груди, покрытые дрожью приятной, —
всё же я был не из грубых мужчин.
Я наслаждался ногами твоими,
их предвкушал за спиною разлет.
Я, будто обувь, разнашивал имя,
что вроде впору, но чуточку трет.
О, незабвенность шального порыва!
(Он нас поспешно местами менял.)
Вскоре ты в качестве новом раскрылась,
нервно отделавшись от одеял.
Свет мы зажгли не в игривом азарте —
чтоб, преступивши последний предел,
враз полюбить, навсегда, обязательно
всю неприглядность раскованных тел.
...После мне под руку как-то попался
этот платок. Оказался не мал.
Ты приняла его теми же пальцами,
грел я которые и целовал.