Часть первая.
Мне было шестнадцать лет, когда мои родители переехали на другое место жительства, в другой регион страны, на несколько тысяч километров южнее прежнего. Таким образом, вся наша семья оказалась в городе Орджоникидзе – столице Северной Осетии. Пятиэтажный кирпичный дом с нашей будущей квартирой ещё строился, и моим родителям ничего не оставалось, как снять угол в, так называемом, частном секторе. Причём, невероятно-таки, на условии бесплатного проживания. Это были две комнаты в доме у греков на улице Снарядной, расположенной вдоль Терека, в сотне шагов от него и знаменитой исторической ценности – Суннитской мечети на его берегу.
Пять квартир одноэтажного дома, следующих цепочкой одна за другой, образовывали в плане фигуру, похожую на букву «С». Все квартиры имели отдельные входы со двора, попасть в который с той самой улицы Снарядной можно было через калитку ворот, установленных в месте разрыва буквы. Владельцами дома были братья Иван и Константин – седовласые старики с крупными носами, жилистыми руками и необычайно молодыми чёрными глазами. Иван – дядя Ваня – по возрасту был самым старшим во дворе. Сколько ему было лет? Этого – точно, никто не знал. Но, как говорил сам дядя Ваня, больше восьмидесяти. Греком был по паспорту. Говорил на русском языке, греческого не знал и в Греции никогда не был. Впрочем, кроме города Орджоникидзе, он за всю свою жизнь нигде не был и не стремился никуда.
Старик получал пенсию и подрабатывал дворником. Убирал две улочки и перекрёсток, на углу которого и был его двор. Работал не ради заработка, а по привычке. Всю жизнь «тянул лямку» – с самого раннего возраста. Сначала с отцом – под его присмотром, затем сам. Работал на стройках: заводы, дома, дороги, мосты… почитай, полгорода выстроил. А строить дядя Ваня любил и умел. Он умел класть кирпичи и камни, штукатурить, красить и белить, возводить перекрытия, крыть крыши черепицей и шифером, бетонировать, асфальтировать и многое, многое другое, о чём знали лишь морщинистые, коричневого цвета, руки с толстыми, заскорузлыми пальцами.
Крохотная комнатка, где проживал старик, находилась в углу двора. Она была первой постройкой этой обители. В ней когда-то он родился. Здесь, после смерти отца, доживала свой век мать – лет десять, наверное, коротала свои дни. Сюда же – в каморку – последовав примеру матери, сразу после похорон своей любимой жёнушки, перебрался и дядя Ваня.
Милена – так звали его жену. Некогда голубоглазую блондинку со звонким голосом и лёгким акцентом – то ли чешки, то ли полячки – неизвестно как попавшую на Северный Кавказ. В те времена она была, чуть ли не единственной светловолосой женщиной в городе и однажды стала единственной любимой женщиной дяди Вани, каковой и осталась для него на все времена. Милена родила ему сына и дочь. Сына он помнил плохо, поскольку того – ещё холостого – зарезали в уличной драке, а вот дочь помнит, любит и ждёт. Ждёт с того самого момента, когда, выйдя замуж за молодого офицера, она умчалась бог весть куда. Пропала без следа. И только после войны откликнулась. Сначала весточку прислала, затем в гости приехала. Каждый день месячного пребывания уговаривала его поехать с ней к внукам, но, так и не добившись согласия, обиделась и уехала – теперь уже безвозвратно... Но письма писала регулярно. И опять в каждом письме звала его к себе. Звала, но знала – напрасно это. Никогда отец не уедет от мамы, никогда не покинет свою каморку…, улицу…, город… Он врос в свою землю. Это всё равно, что перевезти Суннитскую мечеть с набережной Терека.
Вставал старик очень рано – в четыре утра. Брал ведро, метлу, короб на самодельной коляске и другие дворничьи принадлежности, отпирал калитку и выходил на улицу. И каждое утро, услышав сквозь сон трынканье ведра, стук калитки и шарканье метлы о мостовую, можно было с уверенностью считать, что новый день наступил. Дядя Ваня его встретил.
Улочки и перекрёсток были покрыты обыкновенным булыжником с заасфальтированными тротуарами у стен домов. По одной из улочек проходила старая трамвайная колея, по которой уже долгое время трамвай не ходил, а рельсы так и оставались лежать, выпирая из мостовой, и мешая убирать уличный мусор.
Старик помнил, как строили эту ветку трамвайной линии. Помнил, как ходил трамвай. И, как они с Миленой по воскресным дням ездили на рынок...
Давно это было. Ох, как давно! Нет трамвая…, нет Милены…, и на рынке он уже не был несколько лет. И только понаслышке знал, что теперь не торгуют на нём своими дешёвыми овощами да фруктами, бараниной да сыром крестьяне со всех окрестных селений, а «работают» торгаши-перекупщики, безбожно заламывая цены. Многое из теперешней жизни дядя Ваня знал только понаслышке. Зато помнил многое. Князей кавказских, революцию, гражданскую войну с отрядами белых и красных, Великую Отечественную с рытьём окопов на окраинах. Помнил, как строили маленький мостик через Терек – прямо у его дома… Стадион «Динамо»… Парк культуры и отдыха… первые пятиэтажки…
Убирал территорию дядя Ваня, не спеша, но чисто и аккуратно, как в доме. Заканчивал к семи, когда в соседний переулок приходила жена младшего брата Константина продавать молоко из привезённых бидонов. Звали её баба Валя. Высокая, широкая женщина с короткой стрижкой седых волос, покрытых кумачовым ситцевым платком, в вязаной кофте и застиранном переднике неопределённого цвета. Баба Валя курила «Беломор». Их – курильщиков – во дворе и было-то всего двое: она да её сын Володя – геолог, бесконечно пропадающий в командировках. Продавая молоко, баба Валя держала папиросу в уголке рта, чтобы та ей не мешала работать. Иногда с папиросы сваливался пепел и падал в посуду покупателей. Приходилось менять порцию. Частенько из-за этого возникали конфликты, в которых, защищаясь, она во всём винила ветер.
Странно, всех жителей округи звали по-разному: дедом, дядей, тётей, бабой, просто по имени. Дядю Ваню же, все называли только дядей Ваней. Даже его брат Константин – дед Костя. Звали его так и дети, и старики. Звали с давних пор, уж никто и не помнил с каких…
Выполнив работу, и сложив инструмент в небольшом сарайчике, расположенном у его обители, старик брал двухлитровый эмалированный бидончик и шёл за молоком. Наливала ему невестка всегда без очереди. Деверь всех благодарил, справлялся о здоровье брата и возвращался домой. Ел он, главным образом, хлеб с молоком да фрукты. С утра выпивал пол-литра с кусочком ржаного хлеба, и побродив по двору, укладывался отдыхать. Спал до одиннадцати, затем выходил в булочную за своей половинкой «кирпичика». Ему всегда оставляли свежего, даже в те – «хрущёвские» – времена, когда с хлебом в стране было туго.
– Какой тебе «вон тот»? – Кричала продавщица булочной опоздавшему завсегдатаю. – Это дядиванин.
– Аа. – Разводил руками покупатель. – Ясно. Что он ещё не приходил? Не заболел ли?.. Нет… ладно, пусть лежит…, ждёт хозяина.
Поход в булочную длился два часа. Приятное времяпровождение. За это время дядя Ваня встречался с людьми, беседовал, узнавал новости, вспоминал былое и играл в нарды…
На углу перекрёстка, у глухой стены дома, под фонарём, вросший в землю, лежал большой валун, положенный ещё в доисторические времена самой природой в виде стола, слегка наклонённого, с вмятинами по краям, на которых и сидели игроки, подложив, принесённые с собой коротенькие досочки. Двое сидят, остальные стоят, курят – ждут очереди. Пять минут длится партия, иногда семь или десять… и всё! Готово! Проигравший встаёт. Садится другой. И так без конца. Народ собирался со всей округи, а иногда приходили и с других районов.
Сколько ж партий сыгралось на этом камне? Сколько игроков перебывало на нём? Теперь не сосчитать. Большинства уж и нет давно… Игра в нарды простая, но азартная. Бросил «зарики»*, посчитал выпавшие очки и передвинул фишки по полю согласно выпавшему счёту. Вот и всё. Очень просто. Но сколько эмоций, сколько страстей вызывала эта игра! Сколько трагедий разворачивалось вокруг неё, доводя людей до безумства! Обиды! Ссоры! Драки! Резня!.. Здесь и погиб его сын. Говорят, лет пять после этого дядя Ваня не подходил к «большому камню». Но потом опять пришёл. И ходил до сих пор. Играл он очень хорошо и недолго... на игру ставил маленькие деньги. Час и пять копеек за партию. Редко проигрывал – уж, когда совсем не везло. Все это знали, и никто никогда не возражал. С ним играли все. Даже те – матёрые, которые меньше чем за сотню рублей и не садились за доску-то. Сыграть с дядей Ваней считалось не только почётным делом, но и доброй приметой к следующим «битвам». Если ты выиграл у старика, значит уйдёшь сегодня с полными карманами, не взирая ни на какие авторитеты. Значит, «паря, канает тебе сегодня – по-чёрному»!.. Баталии на «большом камне» проходили круглый год, не затихая до глубокой ночи.
Выпив молока с хлебом, и отдохнув с часик на старенькой «железной» кровати, дядя Ваня выходил во двор похозяйничать. Смазывал петли на воротах и калитке или подтягивал бельевую верёвку, тремя рядами пересекающую двор, чинил расшатавшиеся табуретки или дряхлую обувь, готовил на завтра свою дворничью амуницию или собирал виноград с кустов, что-то подкрашивал, чистил и… ждал. Ждал Иованну – певицу греческую. Очень любил её старик. И всегда с нетерпением ожидал её выступления по телевизору.
В городе, кроме центрального, было и своё – местное телевидение, программа которого включала в себя передачу новостей на местном и русском языках, а так же концерт по заявкам телезрителей, продолжительностью от сорока до шестидесяти минут. Что в нём было? Народные песни и танцы, исполнение на гармониках мелодий местных композиторов, репризы Райкина, Тарапуньки и Штепселя, популярные песни в исполнении наших: Кобзона и Гуляева, Пьехи и Кристалинской и зарубежных: Димитрова, Караклаич и… Иованны. Всё это варьировалось под видом заявок телезрителей и прокручивалось изо дня в день после новостей. Иногда концерт заменяли – также «по заявкам телезрителей» – на спектакль местного драматического театра и тогда вечер считался потерянным.
Часам к пяти дядя Ваня заканчивал свою трудовую деятельность, мыл руки под рукомойником во дворе и уходил в свою каморку. Там, отдохнув немного, и выпив, молока, старик с нетерпением ждал позывных, а, услышав их, спешно семенил к телевизору. Во дворе телевизор был один. Года два назад Костин сын Володя, неожиданно получив большую премию «за экспедицию», купил его на радость всему семейству. Тёплыми вечерами «Рубин» выставляли в окно – экраном во двор. И все обитатели двора – от мала, до велика – притащив с собой стулья, табуретки, скамейки – кто, что мог – усаживались на просмотр. «Джахомболта! Кушинка нэ хабартэ бакашт…»* – приветствовал телезрителей причёсанный диктор. Начинались новости на местном языке. Затем будут на русском. Почти час, громко переговариваясь, зрители сидели у экрана. Взрослые обсуждали дикторов, их наряды, вспоминали сплетни о них, младшие носились вокруг старших, визжа от удовольствия. Никто не слушал новостей. Да, собственно, и новостей-то особых не было. Ну, покажут, как местный полевод Харитон Албегов – дважды Герой Социалистического Труда – засевает очередное поле кукурузой или снимает урожай с него, как республиканский ансамбль песни и танца «Алан» отправляется в очередное турне или возвращается из него. Кому это интересно? Новости служили лишь разминкой к главному номеру программы – концерту по заявкам телезрителей. Все ждали и томились. И, наконец-то, его объявляли!..
«А у нас во дворе есть девчонка одна…» – пел Кобзон. И мы с братом устремляли умилённые взоры на две русые косички впереди нас. Про «Наташку…» – пела Кристалинская, «Арлекино» – исполнял Димитров. Все замирали. Каких-то артистов любили все, каких-то – некоторые. Дядя Ваня обожал Иованну. «Благородная дама» – почему-то так отзывался о ней старик. Слушал он свою любимую певицу всегда внимательно, как будто бы первый раз. Почти всегда, слушая, улыбался своим беззубым ртом. Но иногда вдруг грустнел и, вздыхая, опускал голову, особенно, когда певица, исполняя припев, раскидывала в стороны обнажённые руки, покачивая бёдрами в такт мелодии. Может быть, она кого-то напоминала ему, кого-то очень любимого, близкого, родного – кого сейчас уже нет рядом с ним?..
Смотрел дядя Ваня всю вечернюю программу до конца – до десяти часов, переключаясь после концерта на Москву, где, как правило, показывали художественный фильм. Любимые герои? Естественно, строители. Фильм «Высота» – наилюбимейший из всех фильмов, когда-либо виденных им. Жизнь своих коллег, показанную на экране, воспринимал серьёзно и ревностно. Любую мелочную ошибку создателей фильма мгновенно замечал и тут же безжалостно критиковал. Например, терпеть не мог, когда показывали чистенькую спецодежду на работягах или получку без водки, называя фильм «сказкой», а героев-строителей «подставными». Такие фильмы он второй раз не смотрел.
Не смотрел дядя Ваня фильмы и тогда, когда по радио транслировали репортаж о каком-либо футбольном матче. Не важно, о каком. Всё равно, он ни за какую команду конкретно не болел. Какая разница, кто победит? «Спартак» или «Шахтёр», «Кайрат» или «Зенит»? Пусть выигрывает любая команда. Та, которая сильней. Конечно, было бы хорошо, если бы Шота Яманидзе забил гол. Почему именно он? Да кто его знает? Может быть, потому, что много трудился на поле? А может и потому, что являлся организатором игры тбилисского «Динамо» – команды, за которую фанатически болел Зодка – тридцатисемилетний внук брата Константина…
Молодой мужчина не пропускал ни единого репортажа о матче с участием грузинских футболистов. И всегда звал в компанию дядю Ваню. Как-никак, тоже болельщик, причём преданный и послушный. Усевшись с обеих сторон у старенького «Рекорда», и настроив его на нужную волну, они сразу же входили в раж:
– Давай, Вадик! – торопили они Синявского, – Не тяни резину. Говори составы…
И, как будто услышав их, комментатор объявлял:
– Внимание! Прослушайте составы играющих команд…
Оба болельщика мгновенно склонялись к приёмнику.
– Шшш! – Шипел Зодка и вытягивал указательный палец левой руки.
После каждой объявленной фамилии он назидательно выпрямлял его, вскидывал брови и удивлённо произносил:
– О, как!
На что дядя Ваня слегка поворачивал голову и как-то виновато добавлял:
– Ааа. Ц-ц-ц…
– …второй номер: Эдуард Мудрик… – Нежно с хрипотцой произносил Синявский.
– О, как! – удивлялся Зодка.
– Ааа. Ц-ц-ц… – Сокрушался дядя Ваня.
– …третий номер: Виктор Царёв…
– О, как!
– Ааа. Ц-ц-ц…
– …четвёртый номер…
И так далее.
Иногда к их компании присоединялся ещё кто-нибудь – из соседей или знакомых, в том числе и мы с братом – и тогда посиделки продлевались, как минимум, на час: обменивались впечатлениями, подсчитывали очки, прорисовывали перспективу. Было очень интересно. Особенно дяде Ване. Но ещё интересней ему было болеть во время репортажа из Тбилиси, когда комментарий шёл на грузинском языке, которого, ни он, ни его внучатый племянник не знали абсолютно. Конечно, можно было пригласить для перевода Зодкину жену Лэйлу – грузинку по национальности. Но даже, если бы та и согласилась, что маловероятно, всё равно она перепутала бы всё на свете: и счёт, и команды, и кто кому забил. И поэтому задачу решали сами. Ход игры угадывали по интонации репортажа и упоминаемым в нём фамилиям футболистов. Если Котэ Махарадзе тревожным голосом что-то бормотал на родном языке, упоминая фамилии: Нетто, Амбарцумяна, Севидова – значит, нападал «Спартак». Если же, захлёбываясь, задорно произносил: Яманидзе, Месхи, Метревели – значит с мячом «Динамо». И тогда Зодка вскакивал с места.
– Ну! Ну! – Кричал он надрывно, – Мочи!
Дядя Ваня тоже вставал и бубнил:
– Яманииидзе. Ааа. Ц-ц-ц…
Арис – в переводе с грузинского – гол. Если это слово произносилось чётко и хлёстко, как удар хлыста – значит, успеха добивались «спартаковцы». Если же оно кричалось и тянулось в течение минуты – значит, гол забивали «динамовцы». И тогда ликованию не было предела.
Отсмотрев телевизионную программу, или прослушав репортаж, дядя Ваня выходил на улицу и, дойдя до «большого камня», стоял там несколько минут, наблюдая за игрой. Затем, попрощавшись, возвращался во двор. Запирал калитку, проверял запоры на воротах и шёл в свою комнатушку. Всё. День прошёл. Оставалось молока выпить и в постель лечь…
На фото (из сайта "Владикавказ"),
Суннитская мечеть.
* Пояснения к тексту:
зАрики – игральные кубики
ДжАхомболта! КушИнка нэ хАбартэ бакАшт… – Здравствуйте! Передаём последние известия... (перев. с осетинского).
Начало. Продолжение: Часть вторая. КОЛДОВСТВО.
см. http://www.stihi.ru/2014/05/29/5995