В окопе моем по весне по колено грязи
и талой воды, да холодной еще притом.
Она присыхает к рукам, а потом облазит,
как старую шкурку отбрасывает питон.
Пока на полях сражений стоит затишье,
пробитые каски целует осоки край,
а я ощущаю себя неучтенным лишним,
облезлым котом, угодившим в собачий рай.
Апрель примиряет - до летнего солнцепека
снаряды не станут гудеть свой предсмертный гимн.
Я буду ловить отблеск солнца в осколки стекол,
чтоб к теплому маю проснуться совсем другим -
чуть-чуть близоруким, буквально на грамм неловким,
с улыбкой невольной, расплывшейся на лице.
Я слишком привык на войне обнимать винтовку,
чужие сердца предугадывая в прицел.
За бруствером небо из светлого ларимара,
спросонья мерещится в нем золотая пыль.
И кажется, что и весна - это слишком мало
для тех уцелевших, кто с паводком вместе всплыл
на воздух, напоенный запахом первоцветов.
И хочется длиться и длить ее без конца.
Набухшие почки на росчерках темных веток
прекрасней патронов, изваянных из свинца.
В окопе моем по весне по колено света,
один из долгов, по которому не отдать.
Но я не желаю ни думать, ни знать об этом -
я слишком убийца, я слишком давно солдат.
Винтовки приклад льнет к плечу разбитной девицей,
спина под шинелью на солнце грозит взопреть.
Но может быть ночью мне хоть бы на миг приснится
земля без войны. Бесконечный как мир апрель...