Давно не брал я в руки свой кимвал,
Не бряцал им народу в услажденье,
Уже подумывать все стали: «Кonoval
Давно потух без белого каленья.
Наверно там, под сенью райских кущ,
В прохладе дремлет в сладостной истоме,
А был когда-то глас его могуч,
Когда он спал в России на соломе.
Когда от голода он в детстве распухал,
Бродя с сумой по Белорусским весям,
В молитвах к Богу сердце изливал,
Наперекор судьбе был тверд и весел.
Когда возрос, глаголом зажигал
Сердца истомленные жизненной дорогой,
Сейчас талант свой, видно, закопал,
А тут пришествие Господне на пороге».
-Нет, нет, друзья! Я в том же амплуа,
Но только жду святого косновенья,
Чтоб речь не мутным ручейком текла,
Но чтоб неслась рекою вдохновенья.
Семен – самбист Казанцева избил,
Физически даруя вразумленье.
Весь мир поступком этим удивил,
Меня подвигнул на стихотворенье.
Любой легко бы здесь определил
Причина совершенного конфуза –
Большой потенциал духовных сил
Ушел на Запад из Советского Союза.
Еще хочу с любовью упрекнуть
Стоящих во главе Господня стада:
«Когда вы едете в загранку зачерпнуть –
Ломается непрочная ограда.
Без пастырского глаза овчий стан
Расходится, бредет куда попало.
А в это время бодрствует шайтан:
Прыжок, второй – глядишь, овец нестало.
Притом, спекулятивные дела,
Продажа – купля техники и тряпок
К такому вот конфузу привела,
Который невозможно было спрятать.
Когда пастух с Германии везет
На рынок Сеннаарские одежды,
Вы думаете церкви повезет?
Иль у народа сомкнутые вежды?
Народ все видит, даже число мест,
Что вез епископ, точно подсчитали,
Но стал ли легче у старушки крест,
Хоть «Мерседес» за 70 продали.
Зачем Америка за 10 тысяч миль,
Когда Германия лежит у вас под боком.
Оттуда без хлопот гони автомобиль
И прочий хлам, что нахватало око.
Наделал бед завистливый Ахан,
Хоть взял лишь то, что сердцу полюбилось.
Но знал ли он, что тем на Божий план
Испорченное сердце покусилось.
Не потому ль успеха в церкви нет,
И к душам сатана имеет доступ,
Что соблазна красуется букет,
И пастыря не истинная поступь.
Почил Молозин Михаил – пророк,
Что обличал держателей закона,
И бичевал соблазны и порок
И темные дела синедриона.
Умолк глашатай Божьей чистоты,
Оставив след в душе неизгладимый,
И я хочу за правду стать как ты,
Мой лучший друг, мой друг неповторимый.
Никто теперь так смело не трубит
Тревогу на святой горе Сионе,
А к жизни приловчиться норовит,
И кланяется идолу-Мамоне.
Как овод для ленивого коня,
Так я приставлен к Божьей колеснице.
Хоть и отмахивается кто-то от меня,
Но стимул есть для царской кобылицы.
Сочувствую я вам, друзья мои,
Сыны степей в обьятьях Фатерлянда,
Для вас в Германии условия свои:
Арийцам дом, а русакам – веранда.
Вопрос квартирный острый как игла,
Уже и ропот к сердцу подползает,
Еще на лбу морщинка залегла,
И ясный взор помалу угасает.
Представь себе на кухне пятерых
И каждой надо наварить отдельно,
Чтоб накормить всех киндеров своих,
Конечно же, устанешь беспредельно.
На 5 семейств всего один горшок,
Оно б – терпимо, если б не расстроиство
Желудок схватит – будет нервный шок,
Неговоря уже, что беспокойство.
И это бы еще куда ни шло, -
Вам нужно еще встретить визитеров!
Глядишь, пособие по-маленьку ушло
В карман друзей, в карманы рэкетеров.
Пусть вам Господь поможет пережить
Всю тесноту такого в жизни быта,
И на Христа надежду возложить –
Ведь ни одна душа у Бога не забыта.
Я думаю, в сердцах у вас простор
От изобилия немецких магазинов,
И от того, что раньше – прокурор,
Сегодня – вы в роскошных лимузинах.
А лагерь ваш – не лагерь «Соловки»,
Не город Магадан, не край Колымский,
И в комнате не нары, а пуховики,
И не баланда на столе, а сыр Берлинский
А главный козырь в вашем торжестве,
Я думаю, церковное служенье,
Где все свои в огромном большинстве,
Почти как Казахстанское общенье.
Там Саша Макинский, как царь в кругу друзей,
И Даниил, епископ престарелый,
И целый ряд других служителей,
Как Кригера и Гельмут – дьякон смелый.
Трудитесь же на ниве до донца,
Пришествие Господне не далеко
Бог удостоит вас нетленного венца,
Над вами Господа недреманное око.
Август 1990г.