Часть вторая.
У Зодки с Лэйлой было двое детей: сын – Вахтанг и дочь – Анита. Ваха был вредным, задиристым пацаном. Ни в какие детские игры не играл. Без конца лез, куда не следует и по малейшему поводу затевал ссору. То и дело из какого-либо уголка двора доносился его гнусавый голос:
– Чоо такооое? Чоо ты хооочешь? Идии атсууда…
В свои одиннадцать лет он уже покуривал «бычки» от бабы Вали и поругивался матерными словами. Его сестра Ниточка – так все звали Аниту во дворе – была единственной сдерживающей силой его хулиганских поступков. Почему-то её он слушался. Хотя старше его она была всего на четыре года и внушительным видом не обладала. Заметив очередную проказу брата, Ниточка двумя руками брала его за плечи, ставила перед собой и, печально глядя ему в глаза, с глубоким вздохом произносила:
– Оох! Ну, что мне с тобой делать, Вахтанг? Ты понимаешь, что я уже устала?..
И на удивление Ваха становился «тише воды, ниже травы», хотя за мгновение до этого, взобравшись по воротам на крышу дома, запускал оттуда вишнёвыми косточками в прохожих улицы Снарядной.
Правилам игры в нарды, по моей настоятельной просьбе, научил меня он. Причём, очень быстро, методом: доплывёшь до берега – научишься плавать. Уже после первых двух-трёх партий, едва я научился переставлять фишки, маленький пройдоха объявил таксу: десять копеек партия, иначе он прекратит со мной возиться. Мне пришлось согласиться. А что делать? Уж очень мне хотелось научиться этой кавказской игре. А ещё больше хотелось стать завсегдатаем «большого камня». Чтобы меня, как и, скажем, Заура Кесаева встречали обязательным приветствием:
– Салам! Дахабар куду?* – И пожимали руку.
А я отвечал:
– Привет! Ничтяк. – И занимал очередь.
У меня даже дух захватывало от такой картинки.
За четыре дня я проиграл все свои сбережения – около трёх рублей. По тем временам на эти деньги можно было сходить шестьдесят раз в кино, скажем, на «Человек-амфибия» или «Дикая собака динго», или купить двенадцать килограммов винограда, продаваемого повсеместно. Каждую шестую-седьмую партию Ваха мне проигрывал, как я потом понял, специально, чтобы меня обнадёжить.
– Ай, малладэц! – По-взрослому хвалил он меня в такие моменты, произнося все слова нарочито гнусаво и с акцентом. – Скора настаяшшым джигитам будэшь. Тэрпи. Ужэ чут-чут асталас. Сапсэм мала.
Но начинали новую партию, и я снова проигрывался в пух и прах…
Деньги мне вернула Ниточка. Каким-то образом она узнала, что мы играли «под интерес» и, что я проигрался. Извинившись за брата, девушка принялась корить меня «взрослого парня», который «послушался ребёнка», только и ждущего момента, чтобы совершить какую-либо проказу. При этом она так печально глядела на меня своими чёрными грузинскими глазами, что я едва сдерживался от того, чтобы не бухнуться пред ней наземь.
На половину возвращённых денег я купил конфет «Чио-чио сан», бутылку грушевого лимонада и ватрушку. Завернул всё это в газету и, отыскав мальчика, гордо протянул ему пакет. Ваха молча, развернул газету, также молча, оглядел подношения и, взглянув внимательно мне в глаза, знакомым тоном спросил:
– Чо ета? Э? Чо мальчишь? Гдэ выно… папироси? Э? – Не дождавшись ответа, он вернул мне пакет и, циркнув слюной сквозь зубы на мостовую двора, презрительно процедил: – Забирай! И… болшэ нэ играй на дэнги с плохыми малчиками.
Я нахмурил брови и подался в его сторону. Ваха отступил и загнусавил свою обычную «песню»:
– Чоо такооое? Чоо ты хооочешь? Идии атсууда… – И вскоре дал дёру.
На этом наши отношения, а вместе с ними и уроки игры в нарды, прекратились.
Прошла неделя, может быть, дней десять… Я уже начинал забывать правила и вдруг…, как-то под вечер, увидев, возившегося у своей каморки, в ожидании концерта по телевизору, дядю Ваню, мне вдруг пришла в голову мысль: а не попросить ли старика поучить меня полюбившейся игре? Он такой мастер! Если бы взялся, то… у меня даже дыхание спёрло. Не мешкая, я подошёл к старику и одним махом выложил ему свою просьбу:
– Дядя Ваня, я хочу научиться играть в нарды. Не поучите меня?
– А зачем тебе? – Безразличным тоном спросил меня старик.
– Чтобы играть…, как все… на большом камне. – Ответил я.
– На большом камне… – Монотонно повторил он мои слова и уселся на стул. – Там играют на деньги, сынок. А у тебя же их нет?
Моя рука нырнула в карман и через мгновение, вынырнув, явила рубль с мелочью. Дядя Ваня покрутил головой:
– Этого мало. Да это и не твои деньги… родителей. Так ведь? Это они заработали и тебе их дали. На кино, мороженое, карандаши. Правильно?
Я кивнул головой.
– Вот, видишь. Они заработали и тебе на дело дали, а ты их проиграешь. Понял? Что ты скажешь родителям, когда они спросят тебя, на что ты потратил их деньги?
Мой взгляд потупился. Но не надолго.
– А может, я выиграю.
– Нет! Проиграешь.
– Почему? Если научусь, как следует, не проиграю.
– Хех. Долго надо учиться.
Я обрадовался:
– А вы и научИте, дядь Вань! А? Вы же мастер… я уже правила знаю. Меня Ваха научил.
– Ваха? Хе-хех. Он наууучит… правилам баловаться и бездельничать.
Он замолчал. Я молчал тоже. Понимал, что дядя Ваня был прав, но…
– Ладно. – Вдруг неожиданно согласился старик. – Научу. Но с условием…
– Я согласен. – Выпалил я.
– Хех… ты же ещё не знаешь, о чём я тебя попрошу. А уже соглашаешься. Какой ты… торопливый. Смотри. Видишь уборную? – Я кивнул. – Её ещё мы с отцом моим строили, когда я, такой как ты, был… молодым и шустрым. Это была лучшая уборная в городе. Понял? Дед Костя – мой брат – когда женился на бабе Вале, сильно ею хвастался перед ней. И может, из-за этой уборной она и согласилась пойти за него замуж. Только ты это ему не говори. Понял? Обидится и… ещё Валю свою поколотит. – Он встал со стула и подошёл к туалету. Погладил стенку. – Посмотри, как она постарела…, осунулась бедолага, прохудилась... крыша течёт, бока сверкают дырами, отмостка зависла… щели вокруг. Их курицы разгребают. Они сюда цыплят водят мух ловить, а те за мухами гоняются и в яму падают. Уже штук пять пропало. Надо спасать цыплят. И уборную тоже. Подлечить старушку. Отремонтировать, побелить. А кто за нас с тобой это сделает? Вовка в экспедиции, Зодка на работе, Костя Валентину сторожит, а Вахтанг ещё маленький – в яму свалится, знаешь, какая вонища будет… – Я засмеялся. – Вот, видишь, я тебя насмешил. Давай мы с тобой займёмся этим нужным мероприятием. А? Станем ремонтной бригадой. Деньги заработаем. Будем потом смело проигрывать их. – Он закашлялся, но не надолго. – Я бы и сам починил, но на крышу не залезу. Понял? А ты, я вижу, запросто. Ну, как? Согласен?
Я, конечно же, согласился. Да, что там согласился. Я только и думал о том, чтобы дядя Ваня вдруг не отложил «нужное мероприятие». А потому тут же, как кошка взобрался на крышу туалета.
– Ты уже там? – Удивился он. – Какой торопливый. А? Наверное, в отца пошёл. Ладно, посиди, пока я за инстрУментом схожу. Да смотри, не напугай никого…
Вскоре старик появился с топориком, гвоздодёром и ножовкой. Передав всё это мне, поставил стул напротив туалета – шагах в пяти – уселся на него и принялся руководить. Сначала следил за каждой мелочью.
– Подцепи доску лапой и тяни, но не сильно, а то она – гнилая, сорвётся с гвоздя, и ты свалишься. Воо. Молодец! Видишь, как запищала?.. Теперь поверни гвоздодёр другой стороной и подсунь вилку под шляпку гвоздя и аккуратно дави вниз, да не резко, а то шляпку сорвёшь, да ещё свалишься. Воо. Молодец!…
Через полчаса он, устав, или, уверившись в моей сноровистости (он же не мог знать, что ещё два года назад мы вдвоём с отцом в Троицке баню строили), сбавил интенсивность указаний, а вскоре и вовсе перешёл на воспоминания о былом. К тому же на «заветном крылечке» появилась она… с парой русых косичек. И я заработал. «ИнстрУмент» мелькал в моих руках, как карты в руках фокусника. Визжали гвозди, трещали доски, летели щепки и сыпались опилки. Я скакал по уже развороченной крыше с ловкостью обезьяны по веткам деревьев. Вскоре вся крыша была разобрана. От неё остались лишь три, нормально сохранившихся, ригеля, определявшие скат. Притопала баба Валя и попросила меня спуститься на землю – ей надо было в туалет. Я подчинился, эффектно и лихо, спрыгнув вниз, чем заслужил безусловное внимание на том самом крылечке. Баба Валя ещё не вышла из кабинки, как в другую рядом вошла Лэйла, затем дед Костя, за ним Ниточка… и мы свернули свою работу на этот день. Тем более что надвигался концерт, а вместе с ним и возможное выступление «благородной дамы».
Следующий день был одним из самых счастливых в моей жизни. Мы пилили лаги под покрытие, затем стелили их на ригели, закрепляли, чтобы не сорвал ветер, а в перерывах пили молоко с ржаным хлебом и играли в нарды. Дядя Ваня научил меня некоторым приёмам игры в стандартных ситуациях. Например, в начале игры, при выпадении дупеля шесть-шесть, правильнее было перекрывать двумя парами пешек углы поля перед своим «домом» и чужим, а не уходить одной пешкой из чужого «дома» в свой, как это делал я. Были и другие приёмы, которые я все изучил, запомнил и вскорости, не задумываясь, стал применять в игре.
На третий строительный день мы закончили монтировать кровлю. Вбив последний гвоздь в планку, прижимающую рубероид, я скинул инструмент на землю и спрыгнул сам. На ящике у забора меня уже ожидали нарды, «железная» кружка молока и кусок хлеба.
– Уберём инстрУмент, поедим и часика два поиграем. – Заявил дядя Ваня. – К стенам завтра приступим. А сегодня я тебя буду учить колдовству.
– Кол-дов-ствууу! – Удивился я.
– Даа. – Таинственно улыбался старик. – Ты, что, не знал об этом? Перед броском «зариков» обязательно надо колдовать, чтобы выпал тот счёт, который тебе нужен. А как же. Хе-хе-хех. Вот, смотри.
Он взял гвоздь и что-то – втайне от меня – нацарапал им на щепке. Повернул её, после аккуратно положил «зарики» в стаканчик, прикрыв ладонью, легонько взболтал его, прошептал про себя какие-то слова, при этом его глаза были закрыты, вновь взболтал и, наконец, высыпал содержимое на игровое поле. На обоих «зариках» были шестёрки.
– Поверни щепку! – С гордым видом приказал дядя Ваня.
Глотнув молока, я повиновался. И тут же едва не свалился с табурета. На поверхности щепки были нацарапаны две цифры: 6:6.
Старик был очень доволен.
– Не всегда получается. – Заскромничал он. – Но сегодня вышло… потому, что я очень просил. Понял? Очень! Сейчас тебя буду учить.
Молоко и хлеб я проглотил одним махом, хотя до этого всегда, подражая старику, жевал медленно с покашливанием…
Вот делааа! Это же надо! Колдовство!..
– Смотри, сынок, внимательно и слушай. – Начал дядя Ваня. – Никогда «зарики» в стаканчик не кидай. Не пижонь… просто положи. Понял? Потряси слегка, как будто там вода или молоко. Затем закрой глаза и шесть раз произнеси про себя: «Святой Георгий! Спаситель наш. Дай ду-шаш*. Святой Георгий! Спаситель наш. Дай ду-шаш…» После ещё раз потряси. И кидай на доску. Понял? Повтори. – Я повторил. – Мо-ло-дееец. Какая память хорошая. А?
– Я всё-таки запишу. Вдруг забуду.
– Ты что! – Накинулся на меня старик. – Этого никто не должен знать. Никто! Понял? Даже мать родная. Как только ты кому-нибудь расскажешь, всё..., ты уже никогда не сможешь колдовать. Никогда! Понял? Запомни, никому!
Я закивал головой и вдруг захлопал ресницами.
– А как же Вы… дядь Вань. Теперь же выходит…
– Да. Я теперь не смогу. – Он на миг замолчал, но вскоре докончил мысль. – А мне и не надо. Всё равно скоро помирать. К тому же я и без колдовства ещё многих одолею. Кесаева Заурку, например, твоего героя, под орех разделаю. Так что не волнуйся.
Всё оставшееся время до ночи и следующие полдня до конца уроков в школе я только и делал, что с таинственным видом бубнил заклинания. Придя домой, я наскоро перекусил, кое-что выполнил из уроков и мгновенно кинулся к дяде Ване. Тот встретил меня с корытом, цементом, известью, песком и водой в ведре.
– Видишь, всё подготовил. Сегодня будем шмакатурить. – Так старик произносил слово «штукатурить». – Я пока раны стенам промою, ты раствор заколоти – как я скажу. После я тебя научу шмакатурному делу. Понял? А, кстати, колдовство не позабыл?.. Нет? Нуу-кась... – Он отложил тряпку и отставил ведро. – Расскажи мне, что ты запомнил... Начинай с ду-ек*. – Я, безостановочно, с первого до последнего отчеканил все стишки, чётко и с выражением. Дядя Ваня удивился. – Вот это даа! Молодец! А? Вот, память! Наверное, на одни пятёрки учишься?
Я сказал, что нет, на одни тройки.
– Почему? – Снова удивился старик. – Не интересно учиться?
– Да, неет… не всему.
– Значит, будешь работягой. Но зря. У тебя память хорошая. И понимаешь быстро. Смотри, как крышу ровненько соорудил. Никто не верит, что это твоя работа… Неет. Что ты! Тебе надо учиться. Это, сынок, легче, чем раствор колотить.
Я, в общем-то, согласился с ним.
…Прошло ещё два дня. Мы закончили ремонтные работы. Туалет выглядел, как на картинке. Ровная, чёрная крыша над белыми, как снег стенами и коричневая отмостка выгодно выделяли его среди сооружений двора. А, если добавить к вышесказанному утеплённые изнутри двери кабин, новенькие шпингалеты и ручки, то от него глаз невозможно было оторвать. Дед Костя сказал, что Зодка – любитель посидеть в туалете – теперь из него выходить будет только на обед. Нам с дядей Ваней это очень понравилось.
Из денег, собранных бабой Валей с жителей двора за ремонт туалета, старик отделил десять рублей и вручил их мне.
– Их ты можешь тратить, как тебе захочется. Проиграть все, проесть или отдать матери. Это твои деньги… – И добавил, несколько помолчав: – Но лучше…купи винограда, килограммов пять. Самого спелого, крупного, вкусного. И отдай бабушке. Она помоет его и в большой вазе поставит на стол. Все будут кушать фрукту и тебя благодарить. А тебе будет очень радостно от этого.
Я так и сделал. Только к винограду добавил ещё груш, яблок и арбуз, заплатив за всё почти половину заработанных денег. Позвал в гости дядю Ваню. Все меня хвалили и благодарили. И мне было весело, как никогда.
Ещё неделю старик тренировал меня в нарды. После чего вдруг заявил:
– Всё, сынок, хватит, айда на «большой камень». Давно там не был, да и тебе вижу, не терпится.
Я моментально подхватился и мы пошли.
Ему сразу уступили место. Он обыграл всех, последним Заурбека Кесаева.
– Сиди, Заурка, сиди. – Сказал он ему, когда тот собирался вставать. – Я ухожу. Вместо меня будет он… мой друг. Иди сюда, сынок! Садись… на моё место. И играй, как следует. Не обижайся ни на кого и сам не обижай…, а я пока поболею за тебя.
– Ты откуда, малый? – Спросил меня Заур, расставляя пешки.
– С Севера. – Ответил я, немного растерявшись.
– Не понял…с Турханы*, что ли?
Я ещё больше растерялся и потому, краснея, пробурчал:
– Нее. Из Троицко-Печорска… это в Коми АССР.
– Ааа, Коми. – С подозрением взглянув на меня, протянул Заурбек. – Знаем. Бывали там… как-то. Шесть лет… от звонка до звонка, бл... Ну, его на…, слушай… Холод собачий и мошкара… – Он поёжился. – А так… живут люди. Ну, чо? Кидай, кореш. Начинай бодягу.
Он протянул мне «зарики» со стаканчиком и я увидел татуированные перстни на его пальцах, а на запястье знакомую надпись: «У Печоры два берега»… Мои руки невольно замерли, а глаза уставились на Заурбека. Тот кивнул головой и, вопросительно взглянув на меня, произнёс:
– Да шкоттэй?*
Я, отрицательно покрутив головой, молча, взял стаканчик, аккуратно положил в него «зарики», разболтал его, как будто в нём было молоко, затем закрыл глаза и трепетно зашептал про себя:
– Святой Георгий! Спаситель наш навек. Дай мне ду-ек… Святой Георгий! Спаситель наш...
Умер дядя Ваня той же осенью, спустя месяц после моего дебюта. Внезапно. Тихо и спокойно…
Как-то утром я шёл от молочницы и увидел его у «большого камня», на углу перекрёстка. Он стоял с бидончиком в руке и смотрел вверх. Подойдя к нему, я поздоровался и тоже задрал голову, но ничего не увидел кроме безоблачного синего неба.
– Небо, сынок, сегодня очень чистое. – Сказал он. – Листьев скоро много нападает. Убирать надо будет долго. А я вот… устал что-то…
Он глубоко вздохнул, сел на «большой камень», поставил рядом бидончик и, прислонившись спиной к стене, запрокинул голову к небу. Через секунду глаза его закрылись, а губы еле слышно прошептали:
– Милена…
(картинка из интернета)
* Пояснения к тексту:
ду-ек – двойная единица, единичный дупель.
ду-шаш – двойная шестёрка, шестёрочный дупель.
СалАм! ДахабАр кудУ? – Привет! Как дела? (осет.)
Да шкОттэй? – Что с тобой? (осет.)
ТурханА – район в северной части города.
Окончание. Начало: Часть первая. ИОВАННА.
см. http://www.stihi.ru/2014/05/24/7186