Коллекционирую слезы, улыбки, заколки –
книги стоят предо мной на полке.
Разлетаются в разные стороны, как осколки
одного целого, мысли коллекционера:
в копилке памяти – спички, коробки, сера,
и не только ушная… всеразличные безделушки –
от гривы крикливых смычков до гримас подушки…
Я взбивал что-то белое чем-то желтым;
шел туда, куда отправляли; с каким-то шелком
сравнивал бархат твоих лебединых ручек;
заряжался от батареек, вина, получек…
От сучка до сучки в багряном парке
взор карабкался; в лентах ярких
подарки под елкой праздничной находил я.
Вот откуда место взялось для больших коробок!
В них ныряли руки, иголки с ёлок.
Это было давно. Для этого изобилье
прошедшего времени и существует: однажды
частью этого времени станет каждый.
Зачем я сюда вернулся, в это забытое,
и теперь абсолютно оторванное от восприятья
современного человека, время? Кого обнять я
вновь пожелал в далёком полураскрытыми
своими руками в пределах для встречи поздних?
Единственное к чему я притронусь конкретно – воздух;
и, пожалуй, в туманных грезах,
я пришел за тобой, безымянная вещь. Ты давно перестав
бытия содержанием быть – и пылинка, и мебель…
Помню как, осенив интересом младенческим стебель,
неприметной травинкой среди ослепительных трав
любовался Адам: привлекала его эта небыль!
Здравствуй, век по-пластунски персидский ковер,
кочевавший со стен на полы, и обратно – на гвозди!
может быть, это ты своей грудью налёг на простор,
и хрустят под напором твоим молодецкие кости:
вероятно, что свойства ковра ты отверг на гвозде,
мягким саваном став для того, что всегда и везде.
Может быть, я вернулся за, Боже!, письмом роковым
ненаписанным той, от которой ни слова, ни вести…
Или нет ничего позади. Только дождь мостовым
раздает облака за окном, возвращая созвездья.
Нет. Тебя я признал бы, как Цезаря Рим.
Ты и после меня непременно моим,
дорогое мечтанье, останешься. Зыбкая вера,
что останется после меня – не подушка, не сера,
не тетрадный листок развлекавший забвеньем Гомера,
ни цветок, из того, что земле на съеденье
оставляет традиция… Милую тень я
различаю в том хаосе – в свалке вещей и предметов
на сгоревших мостах становящихся краской рассветов
и стоцветных закатов. Ты рядом, мечта-босанова,
от тебя в двух шагах нахожусь, отстаю на полслова,
на полжизни теперь: мы довольны не хлебом единым,
ветерок по твоим пробегает сединам…