Нестерпимый, яркий уличный зной не мог сокрушить старую деревянную подъездную дверь. Благодаря своей старости, она не имела ни одного стекла, а все места, предназначенные для них были наглухо заколочены толстой фанерой. Конечно, архитектурного шарма двери это не прибавляло, скорее даже наоборот, но старый подъезд был с этим не согласен. Глухая дверь хранила за собой мир, покой и уют жильцов, и не без основания считала это своей основной задачей. На улице бушевал ослепительный летний зной, пропитывающий своим жаром всё, до чего смог дотянуться, или на что упал его взгляд. Но в случае с подъездной дверью он был бессилен. Волны света и жара накатывали на этот коммунальный утес, и разбившись об него очередной раз теряли надежду попасть за его спину и разглядеть, что же там за «темной стороной двери».
Пока на улице бушевал летний день, старый подъезд спал. Прохладные сумерки вылазили из под лестницы, разливались по ступенькам и перилам, текли вверх по стенам, постепенно теряя свою непрозрачность. Луч света пробивался через подъездные окна на верхних этажах, обрезался кромками лестничных маршей и, ослабленный и зажатый в строгие границы, освещал пятно на полу около лифта. Пыль, плававшая в воздухе, делала границы луча четкими, практически осязаемыми. Пылинки, купавшиеся в слоях полумрака, о существовании которых нельзя было даже и догадываться, попадая в узкую полоску луча вдруг вспыхивали как звезды, и величаво и неспешно плыли по этому свету, медленно кружась и поворачиваясь, давая возможность сверкнуть всем своим бокам и закорючкам, прежде чем снова сгинуть в сумраке.
Потерянное, отрешенное настроение, царившее в подъезде, соответствовало всеобщему состоянию. Город спал наяву. Большая страна потеряла свой былой задор — не стремилась в космос, не добывала кубометры, не засеивала гектары, не стремилась растопить ледяные шапки полюсов пламенными сердцами своих полярников. Всё стихло. Всё куда-то исчезло, словно растворившись в сумраке миллионов подъездов. Люди продолжали жить своей обычной жизнью, которая стала более скромной, тихой, незаметной, тратя всё больше времени на решение своих не хитрых житейских проблем.
Подъездная дверь медленно отворилась, с легким сипением старых петель. Дверная пружина натянулась, издав вибрирующий звук и готовясь шарахнуть отпущенной дверью по этой сонной тишине,но была также плавно разоружена, как и натянута - в подъезд вошел старик, медленно открывший и плавно закрывший за собой подъездную дверь. Та, в свою очередь, с почтением отнеслась к возрасту и деликатному обращению с ней, и не очень стремилась хлопнуть вошедшего по заду.
Вошедший старик был высоким и очень худым. Из-за этого все его движения были замедленными. Он не спеша, ставя перед собой трость, прошел несколько шагов от двери до ступеней. Затем, не торопясь и задерживаясь на каждой ступеньке перед новым восхождением, поднялся на площадку перед лифтом. Медленные и аккуратные движения старика не разрушили настроения сонного сумрака, царившего в подъезде, лишь подчеркнув общую неспешность и умиротворенность. Сухая дрожащая рука, с вытянутым вперед указательным пальцем поднялась, что бы нажать на кнопку вызова лифта, но по пути следования ей попалась цветная бумажка, прилепленная на стену под самой кнопкой.
Реклама уже захватывала весь этот исчезающий мир, запуская свои броские щупальца во все отверстия, которые только ей попадались, не очень беспокоясь о своей уместности или тактичности. Да и вряд ли догадываясь о возможности подобных точек зрения. Рекламные объявления заползали всюду, как тараканы, как предвестники будущего всеобщего безумия. Старик медленно, почти по слогам прочитал в слух :
- Хо-ти-те по-ху-деть?». Наступила пауза. Тишина просто звенела. После нескольких секунд старик ответил. Также спокойно и размеренно, без лишних эмоций, на которые, казалось, у него просто не было сил, но с легким вздохом недоумения.
- Куда уж дальше...