Я потихоньку начинаю чувствовать себя матёрым патриархом. Теперь уже всё чаще и чаще. Всё глубже и глубже. Нет, не потому что у меня в шевелюре всё больше почему-то стали попадаться седые волосы. Не потому, что некоторые мои одноклассницы стали увлекаться мыльными сериалами и задумываться о надвигающейся через пару пятилеток пенсии. И не потому, что у меня родилась ещё одна внучка. Сейчас дедушкой неожиданно можно стать и в тридцать шесть лет. Тем более женщины в нашем роду всегда очень рано выходят замуж. Что прабабушка с бабушкой, что моя мама, что моя дочка. В душе я всё так-же чувствую себя пятнадцатилетним пацаном, и это ощущение никак не меняется уже лет эдак тридцать пять. Как бы смешно это не звучало, но главной причиной осознания своего истинного возраста является воспоминание о том, что я ещё застал в школе перьевые ручки! Слава Богу хоть не гусиные перья и глиняные таблички, усмехаюсь я про себя. Да, именно этот факт и породил в душе моей светлую грусть и всколыхнул мутное озерцо моей памяти....
Интересно, кто нибудь кроме меня ещё помнит, что когда-то в школе ученики писали такими ручками, макая их в чернильницы-непроливайки? Эх, что это были за ручки! Приятно вспомнить. На гладком деревянном стержне длиной примерно сантиметров пятнадцать был насажен жестяной перодержатель незамысловатой конструкции, куда и вставлялось перо. Дерево было покрашено какой-то тёмно-красной краской, блестящей, но не скользящей в руке. А так как задумчивые ученички имели обыкновение грызть конец этого прибора зубами, то краска, как бы сейчас сказали, была экологически чистой. Наверняка каждый из таких мыслителей, прошедших полный курс обучения в школе-семилетке, а позже восьмилетке, изгрызал за время учёбы дерева общим объёмом с телеграфный столб. Но выпускались такие ручки десятками миллионов и стоили сущие гроши, поэтому утрата такой учебной принадлежности была не очень накладной даже для самых скромных по доходам семей.
Хранилась такая ручка в выдвижном деревянном пенале. Что и говорить, такие пеналы были не чета нынешним, пластиковым, рассчитанным на один сезон и подверженных переменчивой школьной моде. Те и сделаны были солидно, прочно и надёжно, потому что были рассчитаны не на один год использования, и древесина подбиралась специальная, в основном липа и ель или даже изредка кедр использовался, если это был местный, сибирский производитель этих хитрых коробочек. В таком пенале всегда было три отделения, два продольных - отдельно для ручек и отдельно для карандашей, чтобы случайно не перепачкать карандаши остатками чернил. И один небольшой в торце, для перьев. Лёгкая лакировка из природной олифы, сохраняла приятный сосновый аромат дерева на многие годы. Даже через десяток лет эксплуатации, такой пенал сохранял слабые отголоски канифольного амбре. Выдвижная крышка была всегда подогнана почти идеально и никогда произвольно не открывалась. Товары для детей должны были быть лучшего качества.
Перья были не просто орудием, средством добычи и закрепления знаний на бумаге. Они ещё и служили своеобразной школьной валютой. Имели свою ценность и табель о рангах. Какие-то перья были разменной мелочью, копейками. А какие-то ценились значительно дороже. У нас самыми дорогими считались перья с теснённой объёмной звёздочкой. Они так и назывались – звёздочка. Неплохой обменный курс был у «пятёрки». Номер на пере собственно означал ширину пишущей лопатки, самого кончика пера. Правда, я так до конца и не уяснил, по каким критериям одно перо ценилось выше другого, видимо, это было обусловлено какими-то более древними гимназическими традициями и представлениями школяров о сути вещей. Не знаю-не знаю, но именно так и было. Может, всё дело было в качестве стали, из которой были изготовлены перья? Сталь для перьев была какая-то специальная, она должна быть достаточно жёсткой для прочности и достаточно эластичной для лучшего изменения угла основания пера, при написании буквенных завитушек и вензелей. Кроме того, если сталь была излишне «скользкой», то чернила не держались в желобке и кляксами стекали на бумагу. А если поверхность была излишне матовой и «липкой», то чернила надолго оставались и накапливались на поверхности и пачкали пальцы и тетради . Тут сталеварам нужно было соблюсти баланс между этими противоречивыми требованиями. Сталевары и металлисты были на высоте!
Для того, чтобы остатки чернил, остающиеся на кончике пера, не пачкали всё вокруг и не оставляли клякс, специально готовились «вытирашки». Но так как это требовало навыка владения ножницами и иголкой, то занимались этим в основном девчонки. Хорошо тем, у кого были сёстры, не важно младшие или старшие. Можно было их заставить или на крайний случай попросить. Если их не было, то этот писчий атрибут приходилось делать матерям и даже бабушкам. Правда, иногда на уроках труда этим приходилось заниматься и пацанам, на уроках труда нас учили даже носки штопать, куда денешься. Благо в изготовлении они были совсем простыми. Это были несколько пяти-шести сантиметровых ровных кружков из льняных и хлопковых не пригодных ни на что другое обрезков ткани, красивой стопкой скреплённых в центре между собой крепкой ниткой. Обычно шаблоном для них было донышко чернильницы обведённое карандашом. Перо вставлялось между двумя наиболее чистыми дисками ткани, которые прижимались пальцами и ручка с усилием выдёргивалась. Кусочки обычно были разными и цветастыми и только что сделанная вытирашка смотрелась интересно. Эдакий прибамбас ручной работы в стиле «кантри». Помнит кто...?
Одним из способов борьбы за благостный вид наших потуг стать образованным человеком были промакашки. Сами тетради были специально бледносеренькими и светлозелёненькими, чтобы не отвлекать юного творца от процесса получения знаний, с неизменной помощницей, таблицей умножения на обратной стороне обложки. Да и сама линованная бумага была какой-то невзрачной, наверное той самой, на которой тогда и газеты печатали. Но внутри каждой тетради всегда лежал листочек промокательной бумаги. Розовый или голубой, он служил для впитывания излишков чернил с поверхности листа. Кстати, самая первая тетрадь любого ученика в начальном классе так и называлась – «тетрадь по чистописанию». В ней и практиковалось умение без помарок выводить палочки и закорючки. Их не очень стройные ряды исчислялись тысячами. По назначению промокашки почти никогда не использовались, но зато были хороши для нескончаемых внутришкольных боёв. Из тетрадного листа, на ровной поверхности парты скатывалась плотная трубка, скреплялась влажным кончиком языка, из небольшого кусочка промокашки жевался плотный шарик и оружие возмездия готово! Особенно ценилось меткое попадание в лоб противника. Такой стрелок сразу назывался «ворошиловским». Иногда от этих сражений страдали и люди принципиально державшие нейтралитет, девчонки из класса. Но у них в таких случаях для обороны была и своя тяжёлая артиллерия, хороший удар тяжелым учебником «родной речи» по темечку очень хорошо сбивал спесь с особенно зарвавшихся бойцов. Девчонкам нашим в ту пору тоже было палец в рот просто так не положить. Сейчас и бумага для тетрадей намного лучше и краски для обложек ярче, а вот то, что написано внутри, уже не вызывает такого доверия....
Ещё одним ярчайшим воспоминанием, всплывающим в тесной связи с перьевой ручкой, является её неразрывная наперсница, чернильница. Если школьная ручка была инструментом почти классическим и неизменным в своей форме и материалах, из которых она изготовлена, то чернильницы вносили в эту пару большое разнообразие. Самым простым вариантом был магазинный пузырёк, с которого просто снималась крышка. Но столь простой вариант был чреват опрокидыванием или падением флакончика с парты, что было делом почти обязательным при всегдашней неусидчивости пацанов. И гарантией несмываемых чернильных пятен на учебниках, партах, штанах и рубахах учеников. Поэтому пресекался учителями на корню. Непременным атрибутом школы была чернильница «непроливайка». Самыми распространёнными были чернильницы двух видов, из толстого стекла и белого фаянса. Из фаянса была красивее, она представляла собой два усечённых конуса. Один устремлялся от широкого основания вверх, а другой, поменьше, был загнут горловиной вниз, внутрь первого, наружного. Очень простой и очень хитрый прибор. Фарфоровые и фаянсовые чернильницы блистали ослепительной лакированной белизной, изредка оттеняемой голубыми и синими полосками по периметру. Расцветка, заимствованная у произведений фабрик Гжели, только намного строже по исполнению и красивее по форме. Вторым распостранённым видом были чернильницы стеклянные. Они были более тяжелыми и толстостенными, так как стекло по сравнению с фаянсом, материал более хрупкий. Да и их вид тёмный и мрачный вызывал дисбаланс мысли при написании сочинений о том «Как я провёл лето» и встретил долгожданную школьную осень. Наполовину опрожненные, они начинали играть грязными фиолетово-малиновыми разводами, ломали пространство при взгляде на просвет и эстетическое совершенство формы покидало их. И хоть они назывались «непроливайками», но всё же, опрокинув их донцем вниз, можно было извлечь оттуда несколько капель чернил. Но вот почему-то мух, нашедших там свой конец, извлечь оттуда было невозможно никакими методами. Поэтому для них специально шились ещё и футляры. Маленькие такие мешочки на длинном шнурке, как под сменную обувь, только намного меньше. Серенькие и чёрные для мальчиков и пестрые для девочек. «Гламурные», как бы сказали, если бы знали тогда такое слово.
Под эти чернильницы на партах были вырезаны специальные круглые углубления. Вот интересно что. Овальные углубления были вырезаны и отдельно для ручек с карандашами, но их было по числу учеников - два штуки, а под чернильницу только одно. Почему так? Может, основополагающие принципы товарищества и взаимовыручки воспитывали? Если у одного ученика чернила в чернильнице кончались, то его однопартиец выставлял свою, и так по очереди? Может быть. Да и сами эти парты были тоже своего рода воспитательным снарядом. Общая двойная скамейка для сидения из простой поструганой и покрашенной доски, прямая спинка и определённый наклон столешницы заставляли держать спину прямо и тем самым избегать скалиоза и ревматизма в старости. Замечательным присособлением в этих партах были откидывающиеся нижние клапаны столешниц. Незаметно откинув их во время урока, очень удобно было списать шпаргалку, почитать интересную, но не касающуюся темы урока книгу, или откусить незаметно припрятанный в парте домашний пирожок с картошкой. Обратный уклон доски способствовал этому, с учительского места это было не очень заметно. Их и делали по росту для каждого класса и возраста. Совсем маленькие для первоклашек и уже солидные, большие для старшекласcников. А так как почти всякий уважающий себя школьник имел в кармане складной нож, якобы только для заточки карандашей, то красить и ремонтировать парты в школьной мастерской приходилось регулярно. Если бы кто-то догадался слой за слоем смывать с них толстые ежегодные пласты голубой масляной краски, то мог бы прочесть написанную корявым почерком историю школы за многие десятилетия. Грешен, не было наверное в школе не одной парты, где бы и я не оставил свой автограф.
Не знаю, к моему счастью или наоборот к ослаблению художественного восприятия написанного текста, но вскоре перьевые ручки отменили. Все школы перевели на шариковые пластмасски. Аккурат к празднованию дня великой Октябрьской революции, на седьмое ноября.
Наверное, действительно старею. Потому что ярко всплыла в памяти пионерская линейка, отряды стоят стройными рядами, горн, торжественно сияя бликами, нещадно режет уши своими жестяными нотами, ненастроенные барабаны громко стучят и дребезжат. Большие алые флаги блестят золотым шитьём и кистями над белым гипсовым бюстом Ленина. Так, наверное, торжественно страна прощалась с эпохой красивых почерков и стройных упорядоченных мыслей. Остались конечно ещё в пользовании дорогие поршневые чернильные ручки и Паркеры с золотыми перьями, но это не то, совсем-совсем не то....