Из цикла статей о русскоязычных поэтах Финляндии:
Лед и пламень. О стихах Татьяны Кивинен
Наверное, читая первые стихи Анны Ахматовой, тогдашний читатель, избалованный изысканной поэзией символизма, был удивлен простотой поэтического языка художника, сводящей чуть ли не до бытовых сфер высокий предмет поэзии. Думаю, были и такие, кто, в силу этого, не признавал в Ахматовой поэтического таланта. И лишь некоторые (Михаил Кузмин, Александр Блок, Владислав Ходасевич, Николай Гумилев, Николай Недоброво) за «обыденностью», неброскостью письма прозревали глубины души и мысли поэтессы.
Не хочу проводить прямых аналогий, но мне кажется, что и Татьяна Кивинен могла слышать подобные упреки от некоторых своих, прямо сказать – недальновидных, читателей, а может быть, и коллег по поэтическому цеху. Ну, действительно, куда уж «проще»-то:
Позаботься о сыне,
Позаботься о дочках…
На измятых листочках
Ставлю скромную точку.
Мне не вымучить жизни
И сама я не рада...
Я уйду, вы останьтесь
И не плачьте – так надо.
Стихи просты до кажущейся «безыскусности» – для искушенного версификационными изысками читателя. Не только в процитированном, а во многих других стихотворениях поэтесса будто бы совсем не озабочена поиском оригинальных, запоминающихся рифм – самой, пожалуй, «стихоотличительной» особенности поэтического произведения. Они у нее почти сплошь «классические»: рифмуются слова одной и той же части речи, часто это рифмы глагольные, порой неточные. Мало того, в ряде стихов не всегда выдержан «правильный», «ровный» с точки зрения «традиционного» стиха, а потому привычный для «обычного» уха ритм. Тут уж невольно задашься вопросом: а владеет ли поэтесса техникой стихотворной речи?
Но надо быть уж совсем не далеким в поэзии человеком, чтобы читая стихи Кивинен, не понять, что все выше отмеченное (и другое – я сказал лишь о наиболее «отличительных» признаках стиха) – продуманный поэтический ход. Все это словно для того, чтобы как бы подчеркнуть дневниковый характер стихов, написанных словно только для себя и очень близкого человека – с установкой быть предельно понятой:
После ливня день опять светил.
Листья азбукой дождя твоё роняли имя.
Кто-то до меня тебя уже любил.
Знаю я, ты счастлив был с другими.
Жить всё время в прошлом тяжело:
Сотни «почему» и не ищи ответа.
Так недолго будет нам светло
После ливня в переливах света.
Даже в этих «Стихах на заданные рифмы», написанных «по рифмам» стихотворения Иннокентия Анненского «Среди миров…», Кивинен не хочет идти «след в след» за великим предшественником: она «ломает» классически ровный стихотворный ритм. И даже существительное «светил» в рифме делает глаголом. Этим самым поэтесса как бы обращает внимание на то, что ей важно создать ритм обычной, естественной с точки зрения повседневно-повсеместного общения речи, как и в другом, например, стихотворении:
В белых кулуарах
Этой лунной ночи
Мы с тобой простимся
Очень просто
Хочешь?
Надо ли на части
Резать наши души…
Я пока живая
И мне больно,
Слушай…
Не пошел бы, милый,
Ты к своей невесте
Новопосаженной
На том самом месте...
Даже знать не хочется,
Хорошо ли можется.
Мне о вашем счастье
Ни к чему тревожиться…
Лунною дорожкою
Нашей первой ночи
Я уйду неслышно
Очень просто.
Хочешь?
Простота речи, ее кажущаяся необработанность, граничащая со спонтанностью, оттеняет «простоту» чувства в смысле его искренности, интимности, сокровенности. И эта самая простота есть ничто иное, как глубина переживаемого, при всей, казалось бы, его обыденности, даже, может быть, некоторой несерьезности, легкости – даже в смысле любовных отношений:
Мне бы не хотелось огорчать Вас слишком,
Но меня лет тридцать не зовут «малышкой»
Я давно не «детка» – не печальтесь очень…
Вероятно, просто Вы ошиблись ночью.
В простынях-Бермудах канула реальность.
Потеряв рассудок, Вы в меня влюблялись…
Но вернуть Вам разум не спешила, каюсь –
Я себе такою даже больше нравлюсь.
И процитированных примеров достаточно, чтобы даже совсем не знакомый с поэзией Кивинен человек понял, что тема любви в ее лирике – ключевая. Впрочем, ключевая она вообще и в отечественной, и в мировой поэзии. Сколько о ней написано, сказано! Обращение к ней – серьезное испытание для любого автора, потому что трудно сказать здесь что-либо свое, незаемное, без чего никакое настоящее творчество, искусство не возможно. И если уж удается набрести на свою тропку, то это безусловное свидетельство не только наличия, но и зрелости таланта. Это всецело относится и к Татьяне Кивинен.
Основной мотив-чувство, окрашивающий любовную лирику поэтессы, – нежность. Словарь Ожегова – Шведовой дает такое толкование этого понятия. Во-первых, нежность от слова «нежный», то есть ласковый, исполненный любви. Во-вторых, это нежное слово, поступок. Но следует помнить и о том, что слово «нежность» в своем изначальном корне восходит к такому уже несколько забываемому, архаичному понятию, как «нега», что значит полное довольство, блаженство, а также страстное томление, ласка. Стало быть, это полнота ощущения бытия, гармония с ним, постигнутая через любовь. И в этом – ее истинная суть, высокой назначение, равное смыслу жизни вообще! Говорю все это для того, чтобы подчеркнуть, что такова любовь у Татьяны Кивинен, такова глубина ее постижения поэтессой. И выражена ее любовь-нежность столь же нежными, до желания женственными словами:
Не приходи ко мне – сама приду я.
А, может быть, простым дождём прольюсь…
И на губах останусь поцелуем,
И нежностью в ладонях сохранюсь.
Или же в других стихах: «Такая нежность из твоей ладони, // Как-будто лед ты положил в огонь…». При этом примере в пору заговорить о мотивных образах любовной лирики Кивинен – льде и пламени. Кстати, они «классические», пожалуй, даже несколько «пообносившиеся» в поэзии любви – и не только. Здесь можно было привести сотни стихов, но ни заниматься не хочу легковесным делом, ни присваивать плоды чужого труда. Для любознательного и не очень любящего утруждать себя читателя, да и в конце концов не все мы рождены быть литераторами, укажу лишь на книгу «Словарь языка поэзии» Н. Н. Ивановой, где можно легко почерпнуть массу сведений об образном арсенале русской лирики.
Несмотря на то, что образы льда и пламени, мягко говоря, давно не первой свежести, в стихах Кивинен они необыкновенно искренни, личностны, создают очень точный, зримый, прочувствованный, кожей ощущаемый образ. Вообще, это отличительное свойство метафор поэтессы: они своеобычны и очень естественно и точно передают суть явления: «Небо за озеро держится дождиком чистым», «…бородою лед свисает с каждой крыши», звезды-слезы… В них находят отражение и не явленные, сокрытые в глубине человеческой души сущности: «Вечерняя заря – в нас вечная утрата…».
Лед подчеркивает жар любви, в котором и растапливается – мгновенно! Может быть, поэтому стихи Кивинен – короткие. Они кратки, как дыхание до предела взволнованного человека, охваченного сильным чувством, страстью. И тот же неровный, сбивчивый ритм – тоже отражение сильного, на пределе человеческих сил волнения. Лед (вода) и пламень – это две составные, два вещества любви: «…ранка на губах так сильно жжет, // Что поддается даже этот лед». В своем слиянии они и рождают нежность: «Такая нежность из твоей ладони, // Как будто лед ты положил в огонь…». Но не только: в их соитии кроется трагизм мироощущения – от невозможности быть вместе. Наверное, поэтому у Кивинен так много стихов о нереализовавшейся любви, разлуке. Конец любви приравнен к концу света: «Я не люблю тебя – // И гаснут звезды».
Вообще, тема конца – не только любви, но и конца как смерти вообще – еще одна стержневая тема лирики автора. Так они и идут в ее стихах рука об руку – Любовь и Смерть. Это две равнозначные стихии ее души. Кажется, тема смерти впервые появляется в стихотворениях об ушедшей матери: «"Танька моя", – говорила мама…», «Так вышло – я спала и сразу снег на ветках…», «Вчера опять ты прилетала…». Это одни из лучших стихов Кивинен. Они помогают ей – через память о самом близком человеке, через внутренний диалог с ним – изжить боль утраты, примириться с нею. Но думаю, тема смерти у поэтессы все же мотивно подготовлена именно стихами о любви и связана с любовной «утратой» – настолько сильна, всепроникающа в этом поэтическом явлении тема любви. Ради нее лирическая героиня готова на все, даже на смерть: «Все отдам, а если он попросит, // В желтых листьях осени умру».
Усиленное внимание к любви и смерти – двум основам бытия – позволяет поэту в краткой и емкой формуле выразить целую философию жизни: «"Жили-были" всегда "однажды" – // То и значит, что жили "в лад"…» – и найти в ней искомую и желаемую гармонию в отношениях между мужчиной и женщиной, в любви, да и вообще в жизни. Да и что есть выше любви, когда ею все искупается и искупится. И поэтическому зрению Кивинен эта истина ясна как день: «…вижу даже, как в конце пути // Любовь нас оправдала перед Богом». Вот так вот: просто – но о самом главном! Так же просто, как «Нам о целой судьбе поведал // Самый скромный словесный ряд».
P.S. Работая над финалом заметки о Татьяне Кивинен, вдруг неожиданно, словно в подтверждение сказанного, получил от нее по e-mail стихотворение:
Когда рассыплются все замки на Земле
И бог Войны смешает с прахом слёзы,
Я выведу… Ты помни обо мне –
Мы рыцари одной прекрасной розы.
Пусть будет голос слаб, когда в руке рука,
Но не когда мой крик разрушит смерти грёзы.
Я выведу тебя Туда через века –
Мы рыцари одной прекрасной розы.
Останется дрожать в бессилии тоска
И звёзды заберут земные слёзы.
Я знаю – смерти нет.
Я знаю… А пока –
Мы рыцари одной прекрасной розы.
Впрочем, это тема уже иного разговора.