Она меняла наряды. Он менялся в лице,
забирал ее из пустующих кабаков.
По дороге домой его несло, а она не любила сцен
и устало произносила: ты нездоров?
Они молча снимали обувь, зажигали на кухне свет.
И обняв ее, он с нежностью замечал,
что теплее ее кожи ничего в этом доме нет,
и без этого будет трудно спать по ночам.
Коридор превращался в комнату, паркет продолжал ковер.
Она свешивалась с балкона, теряя тень.
Он пугался каждого шороха с определенных пор,
не смыкая глаз встречал наступивший день.
Был октябрь. Она ходила, ежась, в его пальто
в магазин. Она бросала ему упреки,
как охапку высохших листьев. Он отвечал: ну что?
Отвернувшись, плакал – сгорбленный, одинокий.
Она надевала платье. Возвращалась к утру.
Он сквозь зубы молился, даже не представляя
где теперь ее искать, на каком ледяном ветру
она ловит такси, и кто ей в ответ кивает.
Приближалась зима, морозы, и вся эта кутерьма.
Приближалась неспешно, как сломанная телега.
Он кутался в теплый свитер, и иногда впотьмах
целовал ее теплую кожу в предощущеньи снега.