Гуляя по лесу после обеда, я остановился у старого узловатого вяза, на который мой терьер Тишка указал своим черным, как большая маслина, носом. Со стороны дерева раздавались едва различимые в радостной неразберихе в весеннего леса звуки. Казалось, будто на дереве пел сверчок.
По коре вверх бежала струйка мелких муравьев, следя за которой, я обнаружил свою находку. Это был едва оперившийся птенец пеструшки-свиристелки, с нетерпением ожидавший свою мать с пищей. Теперь он затих, и только по-прежнему изо всех сил растягивал свой маленький желтоватый клюв, как будто ждал от меня корма.
Вдоволь налюбовавшись птенцом, я уже собирался уйти восвояси, как вдруг услышал другого "сверчка" из-за шишковатых выступов дерева прямо над головой. За ними на стволе вяза темнело большое дупло.
Не совладав с любопытством, которое часто губило меня, я подтянулся на обеих руках и заглянул в темноту. Оказалось, мать-пеструшка уже прилетела с кормом. Тут же я увидел и второго птенца, но что-то странное, во что обычно веришь не сразу, заставило меня навсегда усомниться в моих познаниях.
Я пытался заставить себя поверить своим же глазам - маленькая головка птенца никак не вязалась с его чудовищными размерами. Его непомерно раздутое, пудовое тело с трудом вмещала огромная лохань вяза. Видно поэтому мать-пеструшка так осторожно приближалась к нему, чтобы дать пищи из клюва. Она боялась скорее за собственную жизнь, чем за здоровье птенца, как-будто он мог навредить своей матери. Когда птичка вплотную приблизилась к нему, я мог бы поклясться, что птенец весил как сотня подобных пеструшек вместе взятых. Заботливо, но осторожно она опускала пищу глубоко в его зев. И вдруг клюв птенца-переростка медленно, но уверенно закрылся! Все его тело, совершая безобразные спазмы, глотало. Не веря своим глазам, я смотрел, как в его глотке исчезали маленькие подрагивающие птичьи лапки. Когда я подумал, что все уже кончено, пеструшка в горле птенца рванулась на волю, и в его пасти показалась ее голова. В последний раз она открывала клюв, как будто хотела просить меня о спасении.
То, что произошло в следущую минуту, в равной степени поразило меня и заставило снова усомниться в реальности происходящего. Из клюва матери-пеструшки тихо, но явственно, прозвучали сдавленные слова:
- Андрей... не ешь меня… Ведь Машенька голодает уже третий день… Она умрет, если меня не станет…
Руки мои онемели. Все тело покрылось мириадами злых муравьев. Я рухнул с дерева и сидел, тупо глядя на беззвучно лающего подле меня Тишку.
Увиденное мной накануне в лесу не давало покоя и всю ночь меня мучали кошмары. Поэтому, едва забрезжил рассвет, я вновь направился к старому вязу, не ясно осознавая цели своей прогулки. Еще издали Тишка держался рядом и только временами рычал тихо и гулко, как в минуту опасности. Мы уже подходили к знакомой поляне, когда внезапно мои ноги словно превратили в столбы. Дерево стояло мертвым. Могучая сила расщепила ствол изнутри, и крона вяза лежала отдельно, усыпанная многочисленными щепками.
© 2014 Роман Морис