Улицы ночные и жестокие,
Я не боюсь вас больше, не боюсь
Иду один с глазами одинокими,
И с сердцем я бессмысленно мирюсь.
И грудь опять болит, трясутся руки,
Холодный ветер яро жжет лицо,
Опять схожу с ума от этой скуки.
Иду один, вокруг совсем темно.
Проходят мимо люди, веселятся,
Повсюду слышен легкий гул.
Мне надоело глупо улыбаться!
Мне надоело видеть пустоту!
Вдруг тёмный силуэт в толпе заметил,
Высокий, гордый, мрачный и худой...
Не может быть, его опять я встретил.
Он подошел и заговорил со мной.
Ну вот опять сильней трясутся руки,
По телу резко пробежала дрожь.
Я слышу эти дьявольские звуки
Я знаю, черный человек, ты лжешь!
Я буду жить, я многое не сделал
Уйди, уйди ж, коварная беда!
Я знаю сам о всех своих проблемах,
Болит сейчас о них моя душа.
Все... Тишина... Как странно...
И где же шумная толпа людей?
Все как-то испарилось здесь внезапно
Лишь тусклое сияние фонарей...
Где я? А мне в ответ глухое эхо
И тут же гробовая тишина.
Я вижу образы при слабом свете,
Я видел их, но я не знаю: где? когда?
Я знаю их, они мне как родные,
Они всегда, со мной, в душе моей.
Здесь и мои ошибки роковые,
И голоса любимых мной людей.
Здесь множество моих переживаний,
Счастливых дней и пройденных годов.
Хранилище моих признаний
И безмятежных, сладких, детских снов.
Может в раю я? Вдруг я умер?
Я волноваться начал неспроста,
Злодей играть со мной задумал,
И отказаться я не мог тогда.
Меня в бреду водил он, как в загоне.
Куда не посмотри кругом беда:
Здесь грусть, тоска, одно сплошное горе.
И он водил меня туда-сюда.
И вот опять я вижу, как в тумане,
Предо мной стоит дубовый гроб.
Сквозь реквием на дьявольском органе
Я слышу чей-то слабый плачь и стон.
Но мне не страшно, я все это видел,
Уже давно я это пережил.
Да, я сейчас страдаю лишь как зритель,
Но горем я страдаю не чужим.
И он ведет в пугающую пустошь,
Уже не видно образов давно
Сплошной туман и на душе так гнусно,
Вперед, назад, кругом совсем темно.
II.
Вдруг черный человек из тумана вышел.
Подошел он ближе ко мне
И рядом с ухом моим громко дышит
В этой проклятой гробовой тишине.
"Это душа твоя"- шепчет он тихо.
"Она безгранична, она велика.
Здесь крик умирает в просторе безлико,
И правит здесь часто глухая тоска.
И эта тоска страшна и коварна,
Она погружает всю душу во тьму.
Когда ты вздыхаешь, порою печально,
Она поедает всю сущность твою.
Тебе бессмысленно с этим бороться,
Ведь я рожден этой тоской.
И жить тебе спокойно не придется.
Ты никогда не обретешь покой."
Его слова, как выстрел прозвучали,
Убив надежду на спокойный быт.
Слепые образы моей печали.
Все застонали, вдруг, вокруг меня навзрыд.
Молчите, черти! Я не хочу вас слушать.
Я часто слышу эти ваши голоса.
Когда же перестанете меня вы мучить?
Ответьте, черти, ответьте же! Когда?
Я закричал, как не кричал я прежде,
И этот крик раздался прямо из души,
И проорал я своему невежде:
"Черный человек, умри!"
III.
Все затряслось с неистовою силой
И из под ног моих ушла земля.
Опять темно и тихо, как в могиле,
Тогда зажмурился и, думаю, не зря.
Открыв глаза, я робко оглянулся.
Все та же шумная толпа людей.
Все осознав, я нервно содрогнулся,
При свете уж родных мне фонарей
И снова я иду совсем один,
И вот опять трясутся мои руки.
Меня ждет жуткая дорога впереди,
Но не страшней, чем прожитые муки.