Итак, с Итаки начинаю,
Мне нынче захотелось.
"Встала из мрака младая
С перстами пурпурными Эос"...
Нас было трое, было трое:
Елена, я, Борис.
О, то была всем Троям Троя!
Борис был, как Парис.
Парис пылал к Елене страстью,
Того ж желал к себе...
Но...обладал он... "волчьей пастью"
На "заячьей губе".
А я был яблоком раздора--
Совсем не Менелай.
С чего-то разгорелась ссора.
С чего?--У них узнай.
Теперь представьте драки сцену,
Вмещённую в строфу:
Не за прекрасную Елену--
За прошмандовку, тьфу.
Я--не драчун и не задира,
Вспылил уже в конце:
Вся мерзость и уродство мира
Слились в одном лице.
Париска был с разбитым носом,
Мне ряд условных мер
Влепил наш суд. И под вопросом,
Чем вдохновлён Гомер.
Мне дали год тогда, условно.
Так, ни за что, в кредит.
А дать пытались пять мне, словно
Я--изверг и бандит.
Так им, кто червя бесполезней,
Страшней кошмарных снов,
Оборван им на Третьей Песне
Мой "Константин Чернов".
Под следствием, душой возвысясь,
Я написал о том,
Как был судим людьми Иисус
Неправедным судом.
Без всяких лишних кривотолков,
Что суд в вину вменял,
Коль в деле следователь--Волков,
А Заец--обвинял?
Так вот зачем, пылая страстью,
Парис желал себе
Елену с этой "волчьей пастью"
На "заячьей губе"!
Защиту Жоре Степаненке
Пришлось вести в суде.
Любил тогда защитник деньги...
А что теперь он? Где?
Законник, обобравший многих,
Была лишь алчность в нём,
А сгнил, как падаль у дороги,
Как, впрочем, все сгниём.
Я--ветеран войны Троянской
И жив, раз не был хил.
Я видел, как в толпе душманской
Геройски пал Ахилл.
А где-то принуждён скитаться
Соратник Одиссей.
Где ты? Ау! Но, может статься,
Он, это--Алексей?
Не с образов был...образина,
Висит возгря соплей.
"Гнев свой, Афина, пролей
На Ахилла, Пелеева сына!"
(В соавторстве с Николаем Гнедичем, Гомером, само собой разумеется, и Борисом Эрастовичем Педерастовичем, ну куда без него.--Прим. автора).