О С Е Н Ь
П Р Е Д А Т Е Л Ь
На утро, после расстрела задержанных, Кригеру доложили, что к нему на приём просится один местный мужчина. Ганс задумался, кто это мог быть и приказал привести.
Он медленно закурил и задумался над тем, как ему поступить с предателем своего народа, из-за которого столько пришлось расстрелять невинных людей. Он считал, что воевать нужно с армией, а не с населением. Конечно, он об этом никогда и ни с кем не говорил, боясь предателей, вроде этого, только со стороны противника.
Вошёл Панас, вытянулся в струнку и, выбросив вперёд правую руку, зычно приветствовал офицера:
- Хайл Гитлер!- выкрикнул он, вылупив глаза, с преданностью собаки, глядя на хозяина кабинета.
- Хайл, Гитлер! – Сдержанно ответил ему Ганс.
Кригер молча подал листок бумаги, дал ручку и придвинул чернильницу ближе к Панасу.
Панас низко наклонил голову и, закусив нижнюю тонкую губу, медленно писал корявым подчерком. Наконец он закончил писать и протянул бумагу Гансу.
- Готово!
Тот не глядя, положил кляузу в стол и позвал часового.
- Подать машину!- Потом, подумав, достал листок, положил его в карман.
Через некоторое время они вышли и сели в чёрный ещё довоенный «Опель»
Ганс сам вёл машину и нарочно проехал мимо балки, где накануне расстреляли земляков
пассажира. С десяток пленных копали общую могилу. Трупы уже были сложены рядом с ямой.
Краем глаза Ганс наблюдал за предателем и видел его довольное выражение лица и злую усмешку.
Вскоре машина миновала старое кладбище, миновала большой пустырь, потом заросли терновника и оказались на территории разрушенного бомбёжкой завода.
«Опель» резко - затормозил, разбрызгивая лужи. Ганс открыл дверцу и пригласил пассажира к выходу. Панас в недоумении смотрел на немецкого офицера. Его сердце часто забилось в предчувствии недоброго. Он медлил.
- Вот и приехали! Выходи, Панас! - Строго приказал офицер на чистом русском языке.
Предатель всё понял и ещё глубже забился в машине, но это ему не помогло! Ганс вытащил его и заставил идти вперёд, приставив пистолет к затылку.
У Панаса ещё теплилась надежда: «Может быть, его просто проверяют».
За полуразрушенной кирпичной стеной вскоре раздались два выстрела.
Ганс подошёл к трупу и брезгливо повернул .
его ногой. Одна пуля вошла прямо в сердце, а голова была изуродована разрывной пуле так, что труп будет трудно опознать.
Офицер вложил пистолет в кобуру, немного постоял в задумчивости, достал из внутреннего кармана исписанную Панасом бумагу, потом медленно закурил и поднёс зажигалку к кляузному листку, который вспыхнул синим пламенем и сгорел без остатка, чуть обдав огнём пальцы. Ганс встряхнул ладонью и медленно пошёл к машине.
Он не читал списка: мало ли что: то, чего не знаешь, не выдашь ни при каких пытках.
На обратном пути в посёлок он прокручивал в своей голове вчерашний кровавый день. Таких дней за войну было не мало, но этот особенно ему запомнился и первый свой смелый шаг против фашистов, против Гитлера. В расстреле принимал участие и он, но старался стрелять
уже в погибших, хотя это было рискованно. Он ещё в самом начале заметил, как арестованные потихоньку оттеснили женщину с большим животом за свои спины. Он даже не догадывался, что женщина была не беременная, а прятала у себя на животе годовалую девочку. Потом отклонил повторную проверку гибели людей, сославшись на погоду, на приказ новой облавы на завтра.
На душе его было тревожно и светло, словно с плеч сбросил большой груз, груз отчаяния и безысходности. Но он уже точно знал, что это слишком мало! Но что делать?