Он дожил до своих тридцати трех,
Никого никогда не введя во грех,
По долам и весям водил дурех -
Вызывал у них легкий смех,
Говорил, я приду и я буду наг,
И я буду слаб, и я буду строг,
Я не видел Освенцима и ГУЛАГ
Но при всем этом - я Бог.
Он дожил потом и до сорока,
Поправляя галстук, кривя лицо,
И все так же твердо его рука
Вырезала тех, кто живет с гнильцой.
И все так же ходили за ним они -
Проповедники нищих заблудших тел,
Повторяя "Боже, меня храни!"
Повторяя "Господи, столько дел!"
Он дожил бы, положим, и лет до ста,
Только кто-то не вовремя взял прицел -
И осталась квартира его пуста,
И остались кровь на земле и мел.
И на все это сверху смотрел Отец,
И отчаянно горько рыдала Мать -
Потому что вере пришел конец,
Потому что осталось одно - стрелять.