Больше нет ничего. Волглой ночью
за сгоревшим отчаянно днём
наступает лишь миг, что короче
вдоха из-под удавки ремнём.
Ничего, никого, только эхо
и в гортани болезненный спазм,
как остаток горчащего смеха,
как ответ непролитым слезам,
ведь падение в долгий колодец
заменило другие пути
на давно вожделенной свободе,
что когда-то ждала впереди,
а сейчас, в пустоте отзываясь,
жалким лязгом в провале звучит
бесполезная, еле живая,
словно звякают где-то ключи.