Коль добудешь самоцвет, в царстве том погаснет свет.
И наступит мрак ночи, караул хучь всем кричи.
Нету жизни, хоть убей, тут раздолье для чертей.
Любо им в ночи шнырять, водяного в бок шпынять.
И вводить русалок в блуд, что поделает «дед» тут?
Водяному то докука, головная боль и мука.
Водяница и русалки, враз возьмутся там за палки.
Водяному, будя худо, тут ему уж не до блуда.
Делать нечего чертяке, аль загинуть как собаке
Под ослопом водяницы, во дворцовой во светлице.
Иль итить к тебе с поклоном и молить прискорбным тоном,
Возвернуть тот самоцвет – жизни, мол, совсем уж нет.
Заедает мол жена, и отбита вся спина.
Расстарались и русалки, в ход пустили девки скалки.
Тут придёт старой к тебе, плачась о своей судьбе.
Будет слёзно умолять, камень алатырь отдать:
Ты проси, что хошь казак, нам без свету ну ни как!
Заедают братец бабы, хучь они и телом слабы,
Да свирепы во скандале, мне не в мочь так жити дале.
Сто пудов отсыплю злата, и сто сабель синь-булата
Поднесу, вот видит Бог, коль не веришь, чтоб я сдох!
Тут уж паря не зевай, водяного не зымай.
Соглашайся на ту мену, водяной даст честну цену.
Коль даст слово, то кремень, наводить не будет тень.
Призадумался Ильюха: Эх глава моя два уха!
Один раз рожает мать, один раз и помирать!
Будь по твоему, дед Миша, помолись, пусть Бог услыша
О напастях и врагах, что стоим мы на ногах,
И стоять до веку будем и Исуса не забудем.
Слава Дону и Христу, слава сабле и кресту!
- Молодец казак Ильюха, голова твоя два уха,
А теперь ложися спать, нам пораньше надоть встать.
Намахались саблей в поле, отдохнуть надо по боле.
Утром встанем мы чуть свет, исполнять будем обет.
Мы пойдём на Дон широкий, полноводный и глубокий,
Одолень-траву добыть и печаль донску избыть.
Слово старшего – закон, повелось так испокон.
А на утро казаки, на подъём были легки.
Похлебав лапши и взвару, и надев одёжку стару,
Побежали на реку, хоть то важко старику.
А того он не покаже, и Ильюха не расскаже.
Знает старый где трава, знает тайные слова.
И ведёт в то место внука, их сродство тому порука.
А придя, его крестит, и тихонько говорит:
Вот Ильюха тебе крюк, без него тебе каюк.
Помолясь, начнём пожалуй, тока та не дюже балуй.
Знаю я тебя анчутку, отчибучишь с дуру шутку,
И башка слетит враз с плечь, аль ты хочешь в землю лечь?
Сила е – ума не надо, не дай Бог будя досада.
Обмишуришся – беда, разорят нам города,
Разметают курени, позатушат все огни.
И костьми засеют степь, а казаков всех на цепь!
И Ильюха помолясь, широко перекрестясь,
Крюк у деда взял дубовый, как пятак сияя новый,
Лезет в воду, лезет в Дон, в тот глубоконький затон.
Там та Одолень-трава, что всем травам голова,
Спит в предутреннем тумане, как веками спали ране.
И не чает, что казак в воду лезет аки рак.
Корень тем крюком цепляет, и тихонько вырывает.
«Отче наш» читает вслух, как бы что не вышло вдруг.
Заходилась вдруг вода, будто в Доне те стада,
О которых дед вёл речь, бросились Илье навстречь.
Содрогнулись берега, оскользнулася нога,
И упал казак навзничь, деда хоть на помощь кличь.
Корни за ноги хватают и на берег не пускают,
И засасывает ил, тянет силушку из жил.
Тянут в омут казака, повзмутилася река.
Но Ильюхе то хоть внове, он, однако ж, наготове.
Осенил себя крестом, трнул в те корни он перстом,
Плюнул, дунул, да и встал: «Тихой Дон, чего пристал?!
Не тебе ль служил я верой, и испил я полной мерой
Боль потерь и боль утрат, был тебе я рОдный брат.
Отпусти ради Христа, совесть ведь моя чиста!
Не за шкурный интерес в воды я твои полез.
Поутих тут Тихий Дон, совесть всё ж имеет он.
Отпустил Илью на волю, видно Бог другую долю
Уготовил молодцу – смерть в затоне не к лицу.
Пусть казак в расцвете лет, не покинет белый свет.
Пусть громит врагов Христа, православного креста.
И наводит на них страх, стережётся пусть тот враг.
Но дела те впереди, а пока ж, с дедком, гляди,
Бодро к дому он шагает, по пути дружков встречает:
Вы здорово ль ночевали, как донцы вы почивали?
Вторит внуку дедка Миша: День какой, глянь, степь как дыша!
Как ковыль волной стелиться, будто Дон кругом струится.
На коня б сейчас и вскачь, да немощен я, хоть плачь!
Их приветствуют казаки, все гораздые до драки:
Будь здоров старой казак, сали сю мы ночь кой как.
Думу думали о Войске, по семейному, по свойски.
Да без толку видно дед, нам не мил уж белый свет.
Нам на смерть итить не в нове, были б сабли на готове,
Было б зелье и свинец, а без них нам всем конец.
Наши сабли изломались, все мы в войнах издержались,
Добыв славу, а не злато, Войско дед, уж не богато.
Нет дувана – нет казны, а враги наши грозны.
Крутит дед айдар казацкий, вид у деда залихватский.
Говорит донцам старик, голос, будто львиный рык:
Будет вам свинец и злато, будут сабли синь-булата.
Раздобудя их Ильюха, хватит казачине духа.
Стыдно мне за вас казаки, биты вы ещё до драки.
Будто бабы льёте слёзы, не такие были грозы,
Гнали нас и до Раздор, но однако ж, сей позор,
Смыт был кровью бусурманской, смыт был кровью агарянской.
Мы разбили супостата, хоть родной курень и хата
Обратилися во прах, нам не ведом был ваш страх!
Казаки тут возмутились: Мы не хуже дед вас бились,
И не турку мы боимся, на себя мы боьно злимся.
Что остались без запасу, нет в бою теперь нам спасу.
Чтоб полечь – ума не нада, турка будя тока рада
Разорению донцов, атаманов молодцов.
Запустея Тихай Дон, турка двинется в изгон.
Вместе с ним пойдут татаре, те враги Руси из старе.
На расейску сторону, понесут они войну.
А у многих там детишки, бабы, девки, старичишки.
Уведут их всех в полон, из Руси, на веки, вон!
- Ладно, не шуми ребята, будет наш курень и хата
Непреступны для врага, и не ступит их нога
На родные пепелища, пусть добычи турка ища,
Где подале от донцов, атаманов молодцов.
Раздобудем мы всю справу, казаки ж мы всё ж по праву!
Ждите нас с Ильюхой вскоре, отведём от Дону горе.
А сейчас нам не досуг, нету братцы у нас слуг,
А делов то выше крыши, да к тому ж заели мыши,
Хуже турок и татар, ну а я ж, казаки стар.
Мне б лежти на печи, есть, бурсаки калачи.
Ладно, будя, поболтали, мои ноженьки устали.
И пошёл дедок в курень, древний, тощий, будто тень.
Продолжение следует.