Над Авлидой солнечное небо,
только ветер с моря дует встречь.
Ты ли, царь царей, богов прогневал
и решил их волей пренебречь?
Дело-то задумано святое:
честь Эллады в битве отстоять!
В войске — сплошь цари или герои,
где и кто такую видел рать?
Корабли заполонили гавань,
вот он — лучший в Ойкумене флот!
Но скажи, кому готовить саван?
Крови чьей алтарь упорно ждёт?
* * *
Агамемнон, в тёмный плащ одетый,
к храму пробирается впотьмах.
Пред богиней грозной и бездетной
царь добычей рушится во прах.
И, к кумиру длани простирая,
сквозь рыданья начинает торг:
«О скажи мне, дева всеблагая,
чем я кару страшную навлёк?»
Статуя недвижна и безмолвна,
но в священной храмовой тиши
голос, мерный, как морские волны,
гулко бьётся о сосуд души:
«Чем? Тебе ль не ведать, сын Атрея?
Ты забыл, кого посмел убить?
Лань мою, чья шерсть была белее,
чем твоей нечистой жизни нить».
— Я не знал, о всех зверей царица,
что на лани той лежит запрет.
— Ей подобной больше не родится.
Кровь за кровь — единственный ответ.
— Справедлив ли скорый суд, Диана?
Можно ль деву с ланью уравнять?
Дочь моя погибнет слишком рано
и оставит безутешной мать.
— Эту дань принять богам угодно.
Кто ты, чтоб вменять нам свой закон?
Для меня, царицы земнородных,
жизнь за жизнь — достойный талион.
Вы же сами сеять смерть горазды,
в лютой злобе фору дав зверям,
не щадя ни отроков глазастых,
ни старух, припавших к алтарям.
Ты поклялся: ждут лихие беды
всех троянцев за Еленин блуд?
Дочь твоя — залог твоей победы.
Вот — цена. Решайся. Боги ждут.
* * *
В белом пеплосе идёт на смерть юница.
Жрец ручался: боли — никакой.
Но отцу отныне будет сниться
девочка пред стихшею толпой.
И пускай он лик плащом закроет,
чтоб не видеть, как вонзится нож —
в войске сплошь цари или герои,
их чужим страданьем не проймёшь.
Львицей бьётся мать в руках служанок,
шлёт проклятья доблестным мужам,
но бессильный женский гнев им жалок,
если нужно дань отдать богам.
Вдруг — тысячеустый возглас: «Чудо!»
Что?.. Жива?... О нет: исчезла... Дочь!..
Лань на алтаре в крови. Откуда?
Но глаза — дочерние, точь в точь...
* * *
Над Авлидой солнечное небо,
и Зефир играет в парусах.
На триеры грузятся эфебы,
а келевсты все уж на местах.
Мрачною эриннией царица
смотрит на блистательную рать.
Клитемнестре тоже будет сниться,
как вели дочурку умирать.
Всё для мести, всё для бранной славы,
всё, чтобы смыть с Атридов их позор...
Что же, кто затеял пир кровавый,
сам себе и вынес приговор.
Победитель ты иль побеждённый,
вас связует гибельная цепь.
Жизнь за жизнь — сказала дочь Латоны.
Клятва Клитемнестры: смерть за смерть.
* * *
Опустели берега Авлиды.
Горе Трое. И в Микенах мор.
А средь скал неласковой Тавриды
правит царь, что на расправу скор.
Он благоговейно чтит Диану,
в жертву всех пришельцев принося.
И лишь юной деве чужестранной
жрицы уготована стезя.
Ей в Микены больше нет возврата.
Одичала: варвары окрест.
Позабыла даже облик брата,
только имя помнила — Орест.
В тяжких снах являлась ей отчизна,
да и днём печали не унять.
Но кому восплакать с укоризной?
Не богам же на судьбу пенять?
Ибо всеблагая Артемида
знак дала: «Возьму тебя живой».
Кто же знал, что жертву ждёт Таврида.
Страшная земля смертей и войн.
О, какое солнечное небо
над волнами цвета чёрных вин...
Край суров. И нравы здесь свирепы.
Кровь за кровь — закон для всех один.
Лишь порою в тихий час вечерний
над утёсом слышатся слова.
Ах отец... Внемли тоске дочерней.
Может, бог с ней, с Троей? Слышишь? А?..
--
22 июня 2014