В подреберье тревожно колет — но не спрашивай ни о чём.
У неё хрипловатый голос, и на бархате бледных щёк пляшут лёгким рдяным румянцем блики свеч, прорезая мглу, освещая худые пальцы и замершую в них иглу.
Тени прошлого, корчась, стынут на холодных полотнах стен; раз тому, кто тебя покинул, ты уже не найдёшь замен, так смотри — не рыдай, не кайся! — как порхают то вверх, то вниз её руки в безумном танце парой призрачно-белых птиц; как сверкают, от жгучей боли вспыхнув, слёзы в нефрите глаз; как пятнают её ладони пёстрой стаей горячих клякс, распускаясь во мраке ночи, багровеющие цветы...
И беги без оглядки — прочь из одуряющей духоты.
***
Cуетой побелевших улиц, точно шарфом, укутан дом.
Ты стоишь у окна, прищурясь и к стеклу прижимаясь лбом, слыша сквозь приглушённый шёпот нескончаемо-мутных зим, как за тонкой стеною тот, кто был когда-то незаменим, тихо спит; беззащитно-близкий, позабывший о слове «нет», надоевший тебе до визга, он лежит, завернувшись в плед, и его в шерстяных объятьях греет ласковая кровать.
Ты трясёшь головой; проклятье; третьи сутки не можешь спать. Слепит снег — слишком много света; слишком холодно; а ещё будто чёртов кинопроектор кем-то в памяти был включён — и тебе, как в дешёвой драме, вечно чудится по ночам сладкий запах волос, упрямо разметавшихся по плечам, паутиной искристо-чёрной оплетая кровавый шёлк. Сердце просится прочь из горла, образуя тугой комок, и в дурманяще-вязкой вате тонут мысли, мечты и сны...
Ведьмы вечно взимают плату
сверх объявленной вслух цены.
_________________________________________
11.12.2013.