T.S.
Наш город спал в грязно-сером снеге.
Ты, грея пальцы в моих ладонях, смеясь, рассказывал мне про небо: оно всё видит, оно всех помнит, всех нас — наивных, живых, горячих, не зная слов «насовсем» и «поздно»; и лишь, бывает, тихонько плачет, когда на нём угасают звёзды.
Искусство — всё принимать как данность и свято верить, что в этом счастье; ну или... что мне ещё осталось — ведь ты растаял, не попрощавшись, в табачном дыме — белёсом, мерзком, бесстыдно пьян и слегка простужен...
И если гаснет, чернея, сердце — то значит, это кому-то нужно?
И я с тех пор не смотрела вверх из-под пыльной скатерти покрывала, с подушек суетной круговерти. Но небо всё же, наверно, знало, что я, теряясь в любви и пьянстве, в блаженной лени и злой печали, летя сквозь время и сквозь пространство,
пойму однажды,
что я
скучаю.
***
Наш город спит, от дождей промокнув, застыв в сыром и прохладном лете.
Шепчу негромко: мне нужен доктор.
И замираю.
И жду ответа.
И небо, прячась в чернильно-синем, следит за мной, будто верный сторож; и всё внутри напряжённо стынет, и дорог каждый случайный шорох в ночном молчании невесомом...
Я вырываюсь из сонной неги, как будто из застарелой комы, и говорю:
– Доброй ночи, небо.
На тротуарах осела слякоть, воняет город машинным маслом.
– Скажи мне, небо, как тут не плакать, когда частичка тебя — погасла, и там, где пламя, треща, пылало, и таял лёд, и теплели камни, в холодной тьме наливаясь алым, остался жалкий какой-то карлик — пустой, остывший, мертвенно-белый? И знаешь, небо... прости за наглость, но я давно попросить хотела... ; слегка закашлявшись, осекаюсь. Простуда мышью скребётся в глотке; дождливым выдалось это лето.
– Скажи ему, что мне нужен доктор.
Мне интересно,
что он
ответит.
_________________________________________
28.11.2013.