На душе ни плохо, ни хорошо.
На душе никак.
Склеились два моих плавника.
Я тону.
Вот песок на мне
И луну
Видно с самого дна.
Я ее одну
и люблю,
песни ей пою и кляну
на всех языках.
На душе тоска.
Если снизу вверх смотреть
то треть
мира перед тобой, живой,
видно с самого дна.
Волна
поднимает меня,
зовет,
мимо горных хребтов несет,
задевает крылом Олимп,
глушит робкий мой выдох-всхлип.
И окутывает меня
тишиной;
и все то, что миг было мной
замолчит.
Лишь луна ко мне:
«Прошепчи,
что жива ты,
что цел твой дом.
Что Гоморра или Содом
Не сжигают твои сады,
и что крепки твои мосты,
и леса высотой до гор
Удержать смогут смерти мор».
Я отвечу, раскрыв ладонь.
А в ладони комочек – соль.
И засохший морской прибой,
и потухший закат лесной,
и березовая труха,
сердца ангельского мука,
что зовется святая пыль.
Я отвечу:
«Сто тысяч миль
мы пропели с тобой,
прочли,
Пятистопным ямбом прошли.
Я свободна и не твоя.
И под небом моя семья
сотню песен святым поют
и мечи для меня куют.
Я пойду к ним,
а ты с небес
наколдуй для меня чудес.
Сбереги для меня прибой
и туман над рекой густой,
и дух яблонь долгой весной.
Взамен буду тебе женой
и сестрой, и подругой,
но
лишь свети ты в мое окно.