***
Где вы, катарсис, серотонин,
дом с белым садом, камин, мезонин,
всё, что желают в дни именин,
всё, что нам снится?
Что же на деле? Лживость икон,
замков руины, дура закон,
непобедимый в душах дракон,
старость, больница.
Где в парусах кумачовых корабль?
Где в небесах утонувший журавль?
Где обещания крибли и крабль,
сказочной щуки?
А на поверку — супы с котом,
светлое завтра где-то потом,
вечная сука на троне златом,
вечныя муки...
***
Эй, читатель — речь мою услышь.
Подвожу итоговую смету:
Я гора, рождающая мышь,
что идёт навстречу Магомету.
Пусть не Джомолунгма, не Памир -
на дрожжах стихов расту как тесто.
Мышь бежит по монитору в мир.
Магомет — по-прежнему — ни с места.
***
Я родилась седьмого мартобря.
Сама не знаю, кто я есть на деле.
Семь раз не мерю, сразу говоря,
и - что семь пятниц на одной неделе.
Семь раз отвечу за одну беду.
Не отдыхаю в день седьмой творенья.
И за семь вёрст хлебать кисель пойду,
чтоб написать о том стихотворенье.
***
Жизнь моя — нескладица, нелепица.
Как я ни леплю — она не лепится.
За что ни возьмусь — оно не ладится.
А потом за всё по полной платится.
Я банкрот, тупица и растратчица.
Плачется мне, плачется и плачется...
Вот куплю себе на рынке платьице -
будет мне не счастье хоть, так счастьице.
***
Молчите, скелеты в шкафах,
уймите гремящие кости.
Замрите, слова на губах,
в которых ни страсти, ни злости.
Зачем же вам жить в головах,
а не где-нибудь на погосте.
На книжном развале
О боже, видел бы Некрасов,
кого с базара тут несут!
Огня в сосуде нет ни разу,
хотя гламурен сам сосуд.
И всюду «глупые милорды»
нам кажут свой базарный лик.
В какие книжицы упёрты
их морды, кто бы только вник!
Как племенам дары Маклая -
обложки - россыпь пёстрых бус.
Я шла, насмешливая, злая,
и проклинала пошлый вкус.
Развал — скопление стыдобищ.
Не безобидна эта тьма:
сон разума родит чудовищ -
вот горе, что не от ума.
Что прорастёт, заплодоносит
от сева рыночной муры?
Данайцев бойтесь, что приносят
умам бесплодные дары.
***
«Мир — театр, люди — актёры»
В. Шекспир
Пьеро имеет вид комический,
но грех смеяться над слезами.
Мир — как театр анатомический,
где каждый в смертной позе замер.
Актёр — паяц, ему прощается.
Глаза б на сцену не глядели...
О, он не вешалкой кончается -
самоповешеньем на деле.
Разрыв аорты, гибель замертво.
Театр обернётся моргом.
Ну а пока не спущен занавес -
гляди, гляди на них с восторгом.
Утро раннее
Серовато-розовое небо,
переливы цвета жемчугов...
Вот такое платье если б мне бы
иль обложку к томику стихов!
Нарисуешь — не поверят — что ты!
Неправдоподобно хорошо.
Как стишок по гамбургскому счёту,
где не виден ни единый шов.
Эти серо-розовые ноты —
тайная мелодия всего...
Как любви широты и длинноты,
что не ищет в мире своего.
Это утро лишь для нас с тобою
нарядилось — выглянь, посмотри -
в палевое, серо-голубое,
с пояском из розовой зари.
***
Листва заметно поредела.
Седая осень на носу.
Вон паутинка полетела...
А как бы я ещё хотела,
не чуя ног, на голо тело
в зелёном погулять лесу!
Не впрок мне взрослые уроки:
взмахну руками —полечу!
Хочу забыть года и сроки,
брести, не разобрав дороги,
и примерять чужие строки
со вздохом, что не по плечу.
Плоды устало бьются оземь,
прохлады близко торжество...
И хочется сказать мне очень:
не наступай подольше, осень,
на то, о чём лишь Бога просим,
на то, чем сердцем плодоносим,
на песни горла моего!